Александр Диденко - Чучело человека [СИ]

Не думаю, что в облике человека, более того — в сути его и физических возможностях, содержится некое изначальное превосходство, тем не менее, я переживал определенное удобство быть человеком. Правда, сразу отругал себя за слабость, ибо находился на мостовой — то есть в его владениях, а что может быть более удобным для человека в мире, созданном самим человеком, как не его тело? Я двигался по тротуару и чувствовал легкость. Однако меня никто не замечал, и мне это нравилось. Несколько раз я намерено бросался встречным под ноги, но это не имело ровным счетом никаких последствий — мир оставался ко мне равнодушным. Увлекшись игрой, я неожиданно обнаружил, что потерял из виду того, за кем двигался — ни знакомого запаха, ни его подрагивающей спины. «Эй!» — крикнул я что есть силы, но никто не шатнулся от меня, будто меня не существовало, никто не обернулся ко мне и никто не спросил, в чем дело. «Эй!» — возопил я с удвоенной силой, и в это время сзади кто-то крепко схватил меня в безжалостные объятья. Светло-серое небо за спиной потемнело настолько, что показалось, будто разом спустились сумерки. «Какой опухший!» — произнес чей-то голос, а второй добавил: — «Давай сюда…» Меня втолкнули в удушающую темноту и последнее, что я увидел перед новым заточением, были две пары худых детских рук. «Все еще тот сон!» — сообразил я, безуспешно пытаясь улыбнуться и теряя едва проклюнувшуюся связь между тем, что происходило в прошлом и тем, что едва-едва стало призрачно угадываться в моем ближайшем будущем. Меня сильно тряхнуло, гулко прокатился какой-то деревянный скрежет, и я провалился в наступившую тишину.

В тот вечер Щепкин почувствовал себя чрезвычайно разбитым. «Погода меняется», — сообразил он и решил не засиживаться. В момент выезда из Компании, кто-то из прохожих метнул в салон автомобиля клочок бумаги. Собственно, с него все и началось, точнее — понеслось в другую сторону. Может быть, масса сомнений, к этому времени произросших в душе, достигла такой критической массы, что незамысловатый текст записки раскупорил Щепкина и вырвал их наружу, вроде той силы, что выталкивает из бутылки джинна, может быть, в текст записки Липка вложил все свое христианское отчаянье, сказать сложно, но в тот вечер Щепкин вдруг решил отредактировать бизнес.

Последняя треть текста озадачила Щепкина, в ней шла речь о неком Проекте, который своей составляющей напомнил ему собственное детище, и неназванном человеке, о чьем существовании Щепкин не догадывался. В конце записки неизвестный просил Щепкина об аудиенции, однако где и с кем нужно было встретиться, текст не уточнял. «Вероятно, сам объявится», — заключил Щепкин и спустя минуту — несмотря на то, что внятно слышал глас, регистром похожий одновременно на детский и на старушечий, глас, настойчиво рекомендующий не делать этого — позвонил Рукавову. Тот выслушал партнера и положил трубку.

Щепкин и Рукавов дружили со школы. Оба не были лишены способностей, являлись членами «Клуба юных любителей природы», организованном при «Дворце творчества», совместно патронировали небольшой школьный пруд и мечтали, как водится в подобном возрасте, о далеких и полных риска приключениях. Возмужав, Щепкин и Рукавов поняли, что опасности не их удел, и отправились на поиски иного, безопасного существования. Щепкин остался в городе помогать матери в экспериментальных трудах, а Рукавов, открыв в себе коммерсанта, убыл снабженцем на далекую железнодорожную стройку. Несколько огранив прорезавшийся дар и подкопив первичного опыта, Рукавов, спустя несколько лет, перебрался в Москву, с тем, чтобы еще через несколько всплыть в качестве французского бизнесмена Волана, поставляющего за Урал по шуточным ценам продукцию собственных, как позже он не раз говорил, старейших в Эльзасе, виноградников. Разобрав тонкости лицензирования и реально владея лишь тремя типографскими станками, для географической объективности все же расположенных в Эльзасе, Рукавов принялся изобильно печатать этикетки известных французских марок, клеить их в подмосковном городе Долгопрудном на российские бутылки и от греха подальше вывозить в Красноярскую область. Красители разнообразных пищевых марок, спирт и прочие немногочисленные ингредиенты, ей-ей, делали производство настолько рентабельным, что спустя еще два года основательный Рукавов вернулся в родной город с намерением вступить на новый для себя бизнес-уровень — заняться политикой. Тут ему в очередной раз улыбнулась удача. То был старинный приятель Рукавова — Володя Щепкин. Имея глаз, наметанный на всякое потенциально успешное предприятие, Рукавов понял, что новый бизнес-уровень сам идет в руки. Винодел возликовал и закатал рукава, а политические горизонты понеслись на него с неизбежностью товарного вагона, готового вот-вот снести железнодорожную стрелку. Два года потребовалось «VOSSTANOVLENIE Ltd», чтобы набрать мощь и вырасти в то, о чем можно было судить по комплексу многоэтажных зданий, роскоши и улыбающемуся с фасада неоновому солнцу.

Рукавов уже готовился к вспашке новой, международной нивы, как тут же все и полетело к черту, все грозило быть разрушенным бестолковым, даже более — сумасбродным, выпадом Щепкина. А ведь по носу маячила большая политика!

— Сволочь, — скривился Рукавов, опуская трубку. — Раздавлю, слизняк! — Он секунду выждал и вновь взялся за телефон, дабы к утру нового дня проблема во многом была решена.

Когда Щепкин подъехал к воротам Компании, у него зачем-то потребовали документы. Немало удивляясь, Щепкин, тем не менее, протянул их в открытое окно. Протомившись какое-то время у стен Компании, не получив разрешения въехать на территорию и не дождавшись возвращения документов, Щепкин потребовал связать его с господином Воланом, что незамедлительно было исполнено. Спросив, в чем дело, Щепкин к огромному своему возмущению услышал, что он — то есть Щепкин — умер сегодня ночью от внезапно случившегося инфаркта, что для Компании это очень и очень горькая утрата, и что он — то есть тот, с кем сейчас беседует господин Волан — самозванец и хулиган, а потому немедленно будет задержан службой охраны. Щепкин почувствовал, как огромный комок невыразимой обиды выплыл из недр желудка и подкатил к горлу, почва заскользила под ногами, и одновременно с этим Щепкин услышал барабанную дробь ног, несущихся по внутреннему двору комплекса сотрудников охраны. Остатками самообладания Щепкин бросил грузное тело по направлению к машине, плюхнулся на водительское место, и когда первый из бегущих готов был ухватиться за ручку двери, рванул прочь.

Кто сейчас скажет, была ли то ошибка Рукавова, когда наспех сколоченная операция по нейтрализации Щепкина не увенчалась успехом, повлияла ли на проработку деталей захвата нехватка времени, охранники ли были бестолковыми, а может, Рукавов выстраивал весьма далеко идущие планы, только Щепкин, в самом деле, ушел, пропал, как растворился в воздухе… Но не перестал существовать, а лишь забился в неприметную щель, где вдруг обнаружил, что боится.