Александр Диденко - Чучело человека [СИ]

Рыболова интересует крепкий клев. Он может не знать ни о собственном туманном происхождении, ни об исследованиях в рамках программ по улучшению законов в области защиты нас с вами. Может не догадываться о суете в изучении степени боли, дискомфорта и стресса у беспозвоночных. Может не знать о существовании объектов исследования — насекомых с пауками и моллюсков с ракообразными. Может знать и не знать, что большинство из нас не испытывает боли, когда варят живьем, потому что отсутствует мозг. Может верить, что пчелы достойны особого отношения, ибо неким сходством в общественном поведении напоминают людей. Может заявить, что в ответственности за тех, кто существует рядом. Но ему нужен клев, и коль в наживке нет червяка, а клюет нешуточно, и рука рыболова, в моем финале это чахлый мальчишка, похожий как две капли воды, зеркально похожий на бледную лицом и тихую сестру, рука рыболова тянется к коробке… существует ли финал худший и паче бесславный, нежели на ржавом крючке?… рука тянется к твоему скорбному пристанищу, и не сыщется — обращаешься ты к небу или нет — ровно никакой силы, способной отвести эту руку.

Мальчишка поднял крышку, и разящий солнечный свет проник в узилище; слепой и ожесточенный я ринулся наружу в намерении избежать постыдной развязки. Но что наши усилия в сравнении с окаянной природой человека? Он настиг меня и, прежде чем насадить на крючок, поднес к лицу. Мы встретились глаза в глаза — человек и зверь, палач и жертва. Мальчишка безоблачно улыбнулся и плюнул в меня — таков непреложный закон жанра, такова примета. Я разглядел отражение в его ясных зрачках, увидел не презренное существо, готовое ради жизни на унижение, но бойца. Не в силах обмануть удел, но сознавая, что иду на заклание, иду не дезертиром, а решительным солдатом, я выпрямил спину и запрокинул голову, демонстрируя средневековую готовность к подвигу. Сойдя с абстрактного коня, бросив меч и латы на землю, я шагнул на противника. Мелькнула ржавая, но все еще хранящая разящие свойства сталь, боль обожгла сверху донизу, вмиг наполняя до краев, пустила побеги; хлынула кровь — моя и Первого; крючок с хрустом вонзился в спину, беспощадно разворотил во мне все, что встретил на пути, показался в нижней части туловища. В тот же миг, огарком покидающего сознания, я ощутил полет…

Полет! — вот он торжественный и прекрасный итог достойного пути — полет! Полет-эпилог, полет-эпитафия… Бабочкой, летящей над выжженным лугом, духом ветра, не знавшим покоя, протуберанцем, не имеющим шанса вернуться назад, вслед за поплавком я погрузился в воду.