Дмитрий Пригов - Мысли

Ну, об этом ладно.

А теперь — к основной головной боли современной серьезной и возвышенной поэзии (и, вкупе с ней, всего возвышенного и духовного). О взаимоотношениях с массмедиа. Ясное дело, по преимуществу, это отношения с властью. В наше время и в нашей стране при «счастливо» совпавших и почти сросшихся властях политической, экономической и массмедийной (что есть свидетельство жесткости и монопольности режима) задача как бы анализа существенно упрощается. А для самой поэзии, конечно же, невозможность различно апеллировать к различным ветвям власти, различным зонам общественного влияния, рекрутировать в ряды поклонников и сторонников, быть ими использованной для своих специфических и, понятно, корыстных целей сужает и без того неширокий диапазон влияния поэзии, не очень-то престижной в наше время в высоких и широких сферах.

В прежние, благостные для поэзии, времена власть концентрировалась в руках весьма узкого социального слоя людей, воспитывавшихся в определенных традициях, занимавшихся по преимуществу интеллектуальным трудом и обладавших большим количеством свободного времени. При общем доминировании гуманитарных наук в обществе и образовании — поэзия наряду, скажем, с музицированием, фехтованием, конной выездкой и танцами входила в состав престижных занятий и умений узкого круга властной элиты. Соответственно, тиражи и массовость мало влияли на причастность литературной деятельности и литератора к властной культуре и на степень его общественной значимости и влиятельности. Пушкина не особенно волновало тиражирование его образа и произведений в народных массах (заметим, тотально неграмотных), среди которых по популярности и количеству читателей он вряд ли даже мог мечтать встать рядом с автором какого-нибудь «милорда глупого», не говоря уж о лубках про Бову-королевича.

И все это, к тому же, в пределах текстоцентричного общества, каковым обернулось все европейское пространство после изобретения книгопечатания, когда книга стала основным материальным носителем информации и когда работники слова приобрели немалое влияние. Соответственно, поэты как наиболее утонченные и магические манипуляторы словом к концу XIX века — началу XX приобрели статус властителей дум, почти пророков и демиургов. Ныне же, в пределах доминирования массового общества и расширенного потребительского рынка (мы не принимаем во внимание те районы мира, где сохранились разновременные сложноустроенные архаические социальные структуры), когда зона власти в культуре переместилась от узкого слоя правящей элиты в зону массового потребления и массмедиа, статус и возможности поэзии включаться в актуальные социокультурные процессы и быть притом услышанной почти трагически уменьшились и критически сократились — как, впрочем, и всей серьезной литературы.

Недавно довелось мне на пределах известной туманной Британии встретиться с одним импозантным пакистанским поэтом. После чтения перед весьма скудной местной аудиторией — человек 50 — он посетовал, что на своей родине собирает стадионы (ничего не напоминает?). А молодожены, как у нас — к могиле Неизвестного солдата, совершают паломничество к могиле Низами [104] Пригов ошибся: мавзолей Низами Гянджеви находятся не в Пакистане, а в Азербайджане — в родном городе поэта Гяндже, где действительно в недавние годы возник обычай, согласно которому молодожены ездят к мавзолею фотографироваться ( Мустафаева С., Алексперов Э. Новая Гянджа // http://www.azeri.ru/Press/l_10_2004/news.html ). — Примеч. ред. . Ну прямо как в давние времена почти непременным полагалось посещение Михайловского. В общем, обаятельная архаическая картинка — конечно, определяемая подобным образом только в пределах европейской системы культурно-исторической временной стратификации. Кстати, отметим, что нечто сходное можно обнаружить и в нынешнем всплеске популярности искреннего и общественно-значимого литературного слова на Украине.

Но возвратимся к собственным проблемам. Дело, естественно, не в количестве читателей, которое чисто статистически может даже превосходить их число в предыдущие времена (все-таки и население земного шара достигло почти шести миллиардов). Мы говорим о социокультурном статусе, положении в иерархии влиятельных родов художнической деятельности, об имидже и амбициях поэта в современном обществе. При нынешней раскройке культурного пространства в пределах явленности публичному вниманию существуют только события, высветленные телевизионным экраном (в меньшей степени уже — газетными страницами). Результат футбольного матча становится всеобщей национальной трагедией или всеобщим ликованием в гораздо большей степени, чем реальные события, происходящие буквально за стенкой вашего скромного жилища. Да и, к примеру, в Вашингтоне в роскошных апартаментах Белого дома, где в предыдущие времена на всякого рода инаугурационных мероприятиях и вообще торжествах всенепременно присутствовали «серьезные литераторы», ныне они почти полностью замещены рок- и кинозвездами или даже диджеями. Что уж говорить о мелких фактиках в пределах поэзии! Ну, понятно, мелких с точки зрения массмедиа и огромного рынка потребления. А так-то для поэтического сообщества они могут вырастать и в размер грандиозных. Хотя нет, нет, я лукавлю — все все-таки отлично понимают реальный масштаб социальных и культурных событий и соотносят их с результатами своей деятельности.

Собственно, иерархическая ценность событий всегда зависела от их высветленности в пределах зоны власти. Просто власть была другая. Соответственно, и события были другие. Поэтические строки, цитаты и аллюзии, столь частые, почти обязательные в устах видных общественных деятелей и работников многочисленных идеологических фронтов предыдущих времен, ушли из политических речей, газетных статей и лозунгов, уступив место рок-текстам и фразам из кинофильмов. Поэзия при доминации нынешнего эгалитарно-массового принципа рыночного потребления, естественно, имеет мало шансов соревноваться с представителями шоу-бизнеса в пределах телевизионной картинки и массовой печати. Ну, если только на страницах традиционных литературных журналов, и то уступая прозе — как уже поминалось, некоему роду квазикино и квазисериала. Тут следует отметить еще отличие ее от визуального искусства, которое производит единичные объекты и реально вписалось в рынок роскоши.

Чем же при подобном раскладе сил и предпочтений может приглянуться поэзия и поэт этим зловредным, злонамеренным массмедиа? Ну, если только необычным имиджем или скандальностью поведения, выходящими за пределы собственно поведения поэтического (ныне скандальное литературное поведение находится вне зоны внимания публики — последние рецидивы подобного припоминаются только из древней истории середины 1990-х). Либо остроумными откликами на актуальные события, что, по сути, и составляет единственный ресурс поэзии, явленной на телеэкране в образах и виршах поэтов — сатириков-юмористов. И проблема не в том, что они шуткуют и задействуют самые нехитрые пласты поэтического арсенала, а в том, что они актуальны и угадываемы моментально.