Дмитрий Пригов - Мысли

Но все-таки, есть непонимание и непонимание. По сему поводу поведаю вам одну поучительную историю. Она совсем не имеет отношения к тому, что я, собственно, хочу поведать и — даже больше — что хочу манифестировать. Но больно история хорошая. Да к тому же кое-что и напоминает. Не впрямую. Может быть, обиняком, вбоковую, вскользь, потайно. Как бы ничего и не напоминает даже. Но умеющий читать да прочтет ее и истолкует в пределах ненавязчивых ассоциаций и соответствий.

Так вот.

Несколько лет назад, не припомню уж сколько, сидел я привычно за телевизором и наблюдал некие въедливые попытки акул пера расшевелить молодую поп-звезду. Ну, такой молодой. Может, вы помните, были некие мальчики из группы «Ласковый май». Так вот, один из них, впрочем, уже вполне отделившись до полнейшей самостоятельности, сидел и с приятной, повзрослевшей, но все еще юной улыбкой отражал наскоки задорных журналистов. Кстати, он, кажется, и умер уже, погиб как-то случайно и нелепо. Жалко — молодой ведь, приятный, обаятельный. Жалко. Так вот, а журналисты наседают на него, еще живого (впрочем, как помнится, уже ненадолго), по поводу его ужасной попсовости. По поводу некультурности. По поводу дурного, понимаете ли, вкуса. Ужасного просто вкуса. Ну, а что делать? Какой есть, такой есть, — отвечает он с милой улыбкой. И я даже как-то становлюсь на его сторону. Действительно — какой есть вкус, такой уж есть. Что они, право, горой стоящие на защите замечательного вкуса, прицепились к малышу? Они ехидно вопрошали его о нечестной фанере, на что он отвечал честно и целомудренно: Да, использовал фанеру. А что? — Ничего, — отвечали ему с ехидной улыбкой уличителей. Потом для нашего наивного и невинного фанерщика дела и вовсе не стали предвещать ничего хорошего.

Так, во всяком случае, мне показалось. А как же это так, — вопрошали уже не на шутку рассерженные представители прессы, — в своей гастрольной поездке туда-то и туда-то вы использовали фонограммы песен других авторов, причем в их собственной записи? — Да, — честно признался юноша. — Просто мне предложили турне, а у меня была всего одна своя песня. Что мне было делать? А вы как бы поступили на моем месте? — И действительно, как бы они поступили? Вид юноши был чист и невинен. Ну, лукаво-невинен. Ну, лукав. Ну, с хитринкой, и немалой. Даже большой. Я тоже подивился его наглости, не совсем понимая, к чему это все ведет, к какой такой непредсказуемой, просто-таки головокружительной развязке.

И вот финал. Вернее, я приступаю к финалу. Финалу данной вступительной истории. Раздраженные и взволнованные журналисты, несколько успокоенные своей предыдущей победой и все той же невинной и безоблачной улыбкой подсудимого, снова вернулись к профессиональным вопросам. Вот у вас, — начал кто-то, — заметно испортились отношения с Этим (уж не упомню, как звалась соперничающая с нашим героем другая звезда поп-бизнеса). У вас какие-то творческие несогласия? Какие именно? В чем их эстетическая суть? — Ну что вы! — ослепительно озаряется лицо вопрошаемого, — просто у меня два ликеро-водочных завода, а у него… (уж не припомню, что там у него).

Вот так-то. И я почувствовал, какие мы все-таки еще дети вместе с этими серьезными и нелицеприятными налетчиками-газетчиками. Да.

Уж не знаю, зачем я все это привел здесь. Видимо, захотелось просто. Подтолкнуло что-то. Думается, что каким-то боком, самым, впрочем, плоским и неинтересным, оно все-таки будет привязано к нашему прямому повествованию, впрочем, еще и не наступившему, все не могущему наступить и грозящему не наступить никогда.

Однако, все-таки перейдем к сухому, краткому и малохудожественному изложению предмета нашего прямого рассуждения. Рассуждения, впрочем, нехитрого.

Недавние предыдущие времена относительно предшествующих им, но уже как бы отвалившихся в вечность перепутали все привычные сферы занятости, способы социализации и привычные возрастные нормативы для заполнения вакантных должностей. Ну, у всех это на памяти и еще перед глазами. Неожиданность открытия все новых и новых зон активности и функционирования породила невиданную по старым временам, да и вообще для более-менее стабильного общества мобильность в передвижении по всевозможным лестницам иерархии и родам занятия. Посему привычные способы врастания в профессию и среду перестали работать. Породив некую открытую биржу знакомств, которых старый социум не мог обеспечить, новейшие образования в пределах нового пространства, новых мест и позиций предоставили возможность их участникам неимоверно возросшее количество связей, контактов, мгновенных и эффективных знакомств, стремительных трудоустройства и перемены рода занятий. Понятно, что я имею в виду тусовку. Тусовки. Да-да, те столь милые нашему сердцу и еще недавно заставлявшие глаза юных и жаждущих существ обоего пола вспыхивать неземным огнем предвкушения удовольствия и ожидания необыкновенных, почти золушкиных чудес. И вот буквально за пяток лет все места в новых и досель неведомых областях новейшей активности были заняты молодыми, буквально юными людьми. Их активность, перераставшая уже в некую синдроматику, вела к дальнейшим стремительным переменам, переделам, отстрелам и немыслимым катастрофическим результатам (впрочем, зачастую бывшим результатами их чрезмерной мобильности и не поспевавшей за ней профессиональной, этической и просто возрастной подготовленности).

В художественной среде это породило подобный же творческий тип и тип творческой активности с резкими преизбыточными жестами, перекрывавшими шум активной среды и апеллировавшими к массмедиа как наиболее адекватному способу запечатления мгновенных ярких событий. Назавтра герой мог улететь в другое пространство или страну. Да и сами массмедиа, собственно, на тот момент были заполнены людьми из ниоткуда (в большинстве своем еще с сильными рудиментами атавистических литературно-художественных занятий, пристрастий и амбиций, откуда они в основном и рекрутировались), тяготевшими к подобного же рода резким и радикальным жестам.

Но, собственно, как и всякая социокультурная модель, эта модель подбирала себе наиболее удовлетворявший ее психосоматический людской тип, который доминирует ныне в массмедиа, политике и экономике. Быстрота смены позиций, отсутствие некоторого, сколько-нибудь длительного возрастного периода для вызревания определенных понятий о стабильности, постоянстве, о сопутствующих им нравственных основах и профессиональной этике породили идеологию и понятия цинизма как выигрышной стратегии. Это нисколько в данном случае не в укор (если даже и в укор, то его не следует принимать во внимание, мы же — ученые, холодные исследователи, а не безумные глашатаи какие-нибудь). Но и ведь время идет-катится. Места уже, многажды поменяв своих насельников, все заняты. Почти все. В своей критической массе уже исчезла иллюзия абсолютной открытости и прозрачности общества в любом направлении. Все, кто можно (ну, не все, не все, некоторые остались! но это, поверьте, уже не надолго!), поубиты, порасстреляны. Оставшиеся уже ощутили трагическую необходимость порядка и стабильности. Ну, «трагическую» — может, сильно сказано.