Дмитрий Пригов - Мысли

Просто потребность. Уже тусовка как наиболее горячее место социальных контактов и резких перемен судеб перестала выполнять свою функцию. Она выхолостилась, утратив интригующие черты предвкушения нового и неведомого, потеряла энергетику реализации невозможного и стала просто рутинным местом встречи неустроенных старых «дев». Но это так. Это просто наблюдение.

Интересно, что в результате всех вышеперечисленных социальных и политических пертурбаций в стране сложилась весьма монолитно-монотонная картина социальных позиций и престижностей. Что имеется в виду? Просто результатом этого энергического броуновского процесса оказалось слипание в обществе уровней престижности до двух — политическая власть и деньги. Собственно, до одного уровня, так как нынче власть денежная и политическая вполне консолидировалась в руках более-менее одного клана, к которому всеми силами стремится пристроиться и церковь. Все остальные уровни престижности — академический, художественно-артистический, социально-общественный — абсолютно привязаны к властно-финансовому, не имея возможности играть сколько-нибудь существенную роль в современной общественной жизни. Недавний съезд общественных организаций (уж не припомню, как там точно называлось это грандиозное мероприятие с грандиозными же, почти гротесковыми, намерениями) достаточно откровенно и цинично показал стремление обеих сторон: власти — создать корпоративное государство (по типу муссолиниевского), и общественных организаций — в отсутствие иных способов заявить о себе сколько-нибудь открыто и влиятельно и обрести минимальное материальное обеспечение, примкнуть к консолидирующейся власти в качестве просто одной из ее институций. И неудача данного предприятия нисколько не должна создавать иллюзий — это просто дело времени. Тот, кто хочет быть с властью, — будет с ней. И, очевидно, с немалым прибытком, причем за счет неприсоединившихся — эту этическую тонкость (или нетонкость) должны осознавать и вполне осознают деятели культуры и общественные деятели, стремящиеся к солидарности с властью, стремящиеся создать новый язык власти и быть ее рупорами.

Новый тип авторитарной власти, постепенно устанавливающийся и крепнущий на Руси, предлагает нехитрый набор структурообразующих элементов и действующих лиц. Вся политическая и финансовая власть концентрируется в руках небольшой правящей элиты. Всему, лежащему за пределами годового дохода, скажем, в 100 000 долларов (меньше или больше — жизнь сама определит этот критериальный уровень — для нас, конечно, сумма все-таки, признаемся, немалая), не попадающему в пределы видимости и реальных притязаний, реальной видимости властно-финансовой элиты, предоставляется свобода оперирования и апеллирования к справедливости и закону. Естественно, прибираются к рукам любые общественные движения и массмедиа, адресующиеся сколь-нибудь достаточной и уж, конечно, широкой аудитории. Все мелкое и маловлиятельное, самофинансирующееся и саморазвлекающееся, типа разного рода фестивалей поэзии или авангардного искусства, обретает достаточную свободу при выполнении условия невылезания за определяемые сверху пределы. Да, есть еще одна малопривлекательная, хотя и столь по-человечески понятная, но малоприятная для прочих черта представителей авторитарной власти — очень охотное и легкое обретение личных неприязней и преследование неприятелей на всех доступных территориях всеми средствами государственно-финансового аппарата. Понятно? Понятно. Очень даже понятно. Куда уж понятней? То есть ясно, что противного Киселева выперли с НТВ вовсе не затем, чтобы он потом свил свое змеиное гнездо на ТВ-6. Но это так, к слову.

Зачем, собственно, этот тяжелый и неуклюжий экскурс в социологию и политологию, столь мне далекие и неподспудные? А затем, чтобы сразу перейти к короткой и завершающей части по поводу предмета, и бывшего основной побудительной причиной написания этого текста. Да вы сами знаете, как это бывает. Слово за слово — и вот уже ловишь себя за километры от предполагаемого смыслом и разумом желаемого направления. Я о том, что очень уж мечтается о неких небольших сообществах, скрепленных общностью этических принципов и эмоциональных переживаний, которые способны возникнуть только на пределах небольших пространств. Ну, просто до невозможности мечтается. И это оставалось бы просто личной синдроматикой и при некой преизбыточности и интенсивности — историей личной болезни, если бы, как мне представляется, это не совпадало с некой социокультурной тенденцией и потребностью.

Как подобное случается и бывает со всеми большими культурными явлениями, пластифицирующими и включающими в себя личные синдроматики, остальных, если и не определяя на больничные койки, то отправляя в зоны глубокой маргинальности.

В ситуации же консолидирующегося государства, воплощения его социально-стратификационной структуры, отсутствия так и не выработанной корпоративной и профессиональной этики (когда в общественных и культурных конфликтах большинство профессионалов спешит стать на сторону государства и прочих властных институций — вспомним историю художнического поведения в случае с Тер-Оганьяном или журналистское поведение и телевизионные комментарии по поводу событий внутри массмедиа) именно возникновение небольших сообществ единомышленников, объединенных в рефлективно-референтные группы, представляется наиболее вероятной альтернативой описанной общественной тенденции.

Да, выглядит в достаточной мере утопично и ностальгично. Так ведь мы и не обязывались давать гарантированные советы стопроцентной осуществимости. Нет, мы мечтаем, представляем себе, прикидываем, усмехаемся, снова что-то там вырисовываем в небесах нашего неангажированного воображения. И действительно, буквально недавно и поныне многое я не мог и не могу совершить по причине постоянного оглядывания на некоторый коллектив единомышленников, добровольно принятые на себя некоторые нравственные обязательства, которые реально не могу преступить. Но ведь любому из нас и воздается тем же.

И опять-таки, все это было бы слабой и последней мечтой угасающего воспоминания о золотом веке молодости и призванности. Но единственного разнообразия в общественной, культурной и социальной жизни в пределах консолидирующегося государства сейчас можно ожидать только от разнообразных небольших сообществ, ускользающих от внимания все апроприирующей власти. Большой бизнес вкупе с государством, естественно, будет поддерживать наиболее репрезентативные социокультурные проекты, сами чреватые подобной же тотальностью амбиций и почти государственным статусом. Тут, по случаю, заметим, что так называемый статус интеллектуала тоже тесно связан с точной самоидентификацией и отношением с государственными институциями. Интеллектуал — это вовсе не умный человек. То есть не обязательно глупый, но, вполне возможно, и глупее иного чиновника. Просто — это некое специфическое социальное служение, не могущее ни в коей мере индентифицироваться с государством, так как интеллектуал и есть критик и испытатель любой государственной амбиции и любого властного дискурса. Этим он и отличается от умного чиновника, да и недавней интеллигенции.