Ринат Валиуллин - Безумие [litres]

– Ты опять опоздала, – обнял я её пальто и только через несколько мгновений почувствовал живущее в нём тельце, точнее сказать, два.

– Скажи спасибо, что вообще пришла, – скинула с себя пальто Шила, а вместе с ним ещё лет пять.

– Я с тобой скоро с ума сойду, – принял я синее сукно, потом долго целовал её лицо и шею.

– Я с тобой тоже готова куда угодно.

– Так куда идём?

– Может, для начала на компромисс?

– Это слишком далеко. Я не выдержу, я соскучился.

В полнолуние я всё время мечтал увидеть девочку на шаре. Но девочки не было, брошенный ею шар остановился посреди тёмной комнаты жёлтым фонарём. Шар был абсолютный, от него не было ни тени сомнений, что ночью лучше спать, лучше дома, лучше с женой… Дома в окне ночь не такая могущественная, просто картина, «Квадрат» Малевича, который можно запросто замазать шторой. Висит себе у всех на стене, никому нет дела до шедевра.

Звёзды впивались в меня, словно жужжащие осы своим непререкаемым светом. Они жалили моё одиночество, и разогнать их не было никаких сил. Я ускорился, они за мной, я побежал, они ни на дюйм не отпускали меня, пока я не юркнул в подъезд. Здесь было тепло и спокойно, я заглянул по привычке в ящик, там, как и в электронном, только бумажный спам. Ящики, будь они виртуальные или железные, не отличаются содержимым. С людьми тоже такое сплошь да рядом, снаружи на них может быть натянута кожа нравственности, а внутри та же пустота, набитая кишками, одни потроха, что сердце, что мозги. Жаль, а ведь могли бы быть интересны. Ноги перебором подняли меня на октаву выше, я нажал на кнопку лифта, тот двинулся с моего этажа. А что если я порядочный, и правильный, и пунктуальный, уже давно приехал домой, и меня встретила спокойная бытовая красавица жена, с которой мы поужинали уже и легли смотреть сериал в три глаза, потому что одним я буду смотреть на неё. Я буду уверен, что меня любят, однако она скажет, что устала и хочет спать.

– Извини, конечно, но кажется, что я тебя больше не люблю.

– Да какая разница, мы уже приросли друг другу настолько, что не отодрать.

– Ты прав, последний глагол очень страстный, без него всё – рутина, – снимет она линзы, стерев мой облик до утра. От меня останется только безличное пятно под одеялом. Даже свету станет скучно с нами, и тот уйдёт в себя, в лампочку. Мы спокойно засопим, я сразу же усну. А жена услышит, как кто-то суёт ключ в её дверь.

Я, совсем другой, поднялся на свой этаж и мнусь на коврике со связкой ключей. Жена, со своей связкой ключей, смотрит на меня в глазок, как в контактную линзу. В этот вечер она была сентиментальна, как и Мартини в её бокале, где плавали кубики льда. Она развлекалась тем, что толкала их, словно однобокие предложения кавалеров, и слушала, как те звенели. Они звенели так же, как и ключи от её сердца. Целая связка ключей. Поди подбери, поди открой. Она сама открывает дверь, не говорит ни слова, спешит обратно в постель к тому безличному пятну, которому предана, подальше от неприятностей. Она верна своим женским принципам. «Подожди» – «Что ещё?» – «Как же я люблю твою халатность», – я успеваю схватить её за подол халата, впиваюсь в её губы. Рот мой полон стрел любви, губы – как резиновые присоски детского пистолета, они смазаны густо слюной, поэтому липнут намертво. Быстро снимаю туфли, расстёгиваю джинсы, стаскиваю с ног всё х/б в нетерпении втаптывая в паркет. Беру в охапку жену, беру её прямо в коридоре. «Почему халатность?» – спрашивает она меня в темноте. – «Потому что под ним ничего, точнее сказать, всё, что мне нужно».

Иногда она просила меня её разбудить. Я набирал номер с другого конца света, из Буэнос-Айреса или из Мельбурна, где светило солнце и пахло жарой. В темноте, в её одиночестве зазвонил телефон. Она нащупала трубку и поднесла к уху: «Привет, сколько сейчас?»… Я знал, сколько было на тот момент у неё. Я стоял уже одной ногою в субботе, а у неё только-только пятница. «Боже, как рано»… «Что с погодой?»… Я знал, что у неё с погодой. «Боже мой! Как холодно»… Завернулась в одеяло и закрыла глаза: «Ты не мог бы перезвонить, когда потеплеет…»

Я звонил ей часто, женщине обязательно надо звонить как можно чаще. Чтобы не случилось так: «Стоило ему только не позвонить, как у меня началась совсем другая жизнь». Ну, и чаще всего это были разговоры с разными нелепыми многоходовками:

– Что у тебя на завтрак?

– Я скорее всего не буду.

– Почему?

– Нет азарта.

– У тебя нет азарта? Не смеши. Как ты думаешь, кто азартнее – женщины или мужчины?

– Женщины любят играть, мужчины не любят проигрывать…

– Есть пострадавшие? Чем таким ты вчера занималась?

– Охотой. Влюбилась, теперь вот ловлю бабочек в животе. Тебе тоже охота?

– Я не люблю насекомых.

– Значит, не приедешь?

– Приеду, но как только прилечу.

– Прогуляемся?

– Далеко?

– Мне бы до мечты.

– А что за мечта?

– Мечта, как мечта. Голубая. А чем ты занят?

– Вредничаю.

– В смысле?

– Вредность – это когда ты варишь себе кофе, в то время как душа просит вина.

– Так выпей.

– А пассажиры?

– Налей им тоже.

– Я не хочу пить с незнакомцами. Потом ищи места для посадки.

– Не находишь себе места?

– Не нахожу.

– Я бы тебе посоветовала диван.

– Пробовал. Ты не чувствуешь? Я брожу в лабиринтах твоих извилин.

– Смотри, не заблудись.

– Постараюсь. Путь к сердцу женщины лежит по извилинам. Даже в душе есть уголки, а там нет. Только идеально ровные стены. Зачем ты поменяла обои?

– Сам же сказал: «Те, что были, никогда не сделают тебя счастливой». Для счастья мне сейчас нужен какой-никакой мой муж, – вспомнила недавнюю болтовню с Джульеттой Шила, ей захотелось закончить разговор чем-то приятным. Чтобы её пилоту не пришлось сдавать в багаж осадок на душе, чтобы самолёт легко поднялся в воздух и так же легко сел. Жена умела поднять самооценку, оторвать от земли, пройти точку V1, точку невозврата, вырастить подкрылки и взлететь. Единственное, что её не устраивало в земной жизни, так это автопилот, которым злоупотреблял её муж. Он делал её жизнь не земной, а приземлённой.

Когда мы вернулись из Финки, Шила первым делом пошла на кухню глянуть, как там цветок. Она всё время думала о нём, будто тот был самым олицетворённым из всех растений, что её окружали. Большая многостраничная роза побледнела, глянец листьев потускнел и превратился в тёмно-зелёное х/б, лепестки бутона сложились треугольниками, ожесточившись, образовав на краю каждого ребро жёсткости для борьбы с увяданием. Шила полила кустик, потом провела пальцами по розовой мягкой глади. Лицо оказалось таким же бледным, оно смотрело из зеркала, стоявшего на подоконнике рядом с флорой. «Устала», – легла мысль в голове.