Дмитрий Пригов - Места

1978

Всю сознательную часть своего творческого пути я посвятил облегчению тяжкого и неблагодарного труда работников сферы стихотворства. С первых же опытов в этой области, еще не осознавая до конца своей миссии и часто идя на поводу у господствующей традиции элитарствующих «духовников», я старался доказать и на собственном примере показать, что стихосочинительством может заняться любой, что стихосочинительство — это работа языка через простых и многочисленных его представителей, а сложности метрические, ритмические и метафорические суть не что иное, как сословные барьеры, отделяющие простого стихотворного человека от возможности перехода из холопства в другие сословия. Все дворянствующие (в смысле — поэтичествующие) поэты, по мере их появления на веточках генеалогического древа русской поэзии, стремились как можно больше изощрить и усложнить приемные правила вступления в свой цех. Только человек привыкнет к классической поэзии, как — бах! — символизм; только привыкнет к символизму, как — бах! — Пастернак и Мандельштам. Это, по крайней мере, не справедливо. Но я пошел иным путем. По причине ли природной неспособности к тонкости духовной нюансировки или по безуспешности попыток попасть в классический стиль, но я встал на сторону простого стихотворного народа. Как показывает опыт, наибольшую сложность для простолюдина стиха, не имеющего достаточного времени (по причине занятости по месту и времени основной работы) либо чего-то другого, представляют размер и рифма.

Давно уже некоторые фрондирующие своей близостью к непоэтической народной массе поэты начали писать с утерей регулярного поэтического размера и рифмы. Но простому народу стало еще тяжелее. Ведь в этом случае при отсутствии единых признаков, обозначающих данный предмет как кусок поэзии, причастность его к поэзии приходится доказывать иными, трудноопределяемыми и не всегда ясными простому человеку способами, что отнимает у него много времени и душевных сил, порождая за его спиной тайный сговор так называемых профессионалов.

Я решил оставить на месте все регалии поэтичности поэтического произведения, только вместо трудноподыскиваемой рифмы я предложил в свое время людям простой повтор слова, что создает впечатление рифмы и состоявшегося стиха. Точно так же я положил себе за правило святое неуклонное соблюдение классического стихотворного размера (что является не меньшей, если не большей, чем рифма, трудностью, камнем преткновения для пишущих стихи). Для этого я предложил, в случае невлезания слова в строку — либо выкидывать лишние слоги, либо дописывать недостающие, причем узнаваемость слова при выпадении из него до 2-х слогов (при общем объеме 4 слога) не теряется; точно так же и при увеличении количества слогов почти на 100 %.

Для достижения необходимого минимального объема стихотворения при затруднении в отыскивании содержательных строк я предложил простое повторение строк предыдущих, либо бесчисленные их комбинации. В случае несовпадения глагольных окончаний на рифмующихся концах строк можно, не умаляя доступности и понимаемости, менять эти глагольные окончания, тем более, что весьма малое количество людей в наше время точно и безошибочно сможет определить, в каком случае какое окончание должно быть употреблено.

В данном сборнике я сделал следующий решительный шаг в направлении дальнейшей и неуклонной демократизации стихосложения, предлагая вниманию заинтересованного читателя нехитрый прием замещения труднонаходимого слова отточием с сохранением лишь окончания, определяющего часть речи, хотя можно и без этого. Можно и вообще без всего: в одном из предыдущих своих сборников я предлагал замену целого неудавшегося стихотворения, на которое было потрачено время и простое опущение которого было бы несправедливым, соответствующим количеством рядов строчек, что является актом даже более чистой поэзии, чем самое удачное стихотворение, в котором материя воплощения обязательно выпустит, хотя и микроскопические, но все же ослиные уши, ослиные уши правил стихосложения.

Дальше, для снятия с поэта столь неподобающей ему функции заботы о грамматических построениях, я давно уже не употребляю всяких там запятых, точек и тому подобного, что представляет собой целый сонм проблем, далеких от поэзии. Теперь я предлагаю и вовсе слитное написание всех слов одной строки, дабы читатель сам по своему выбору мог поделить эти стихотворные объединения на нужные ему блоки. Некоторые экстремисты могут зайти в этом направлении слишком далеко, требуя написания единой строчкой всех слов всех строчек стихотворения, но я повторяю, что моя цель есть демократизация принципов писания стихотворения, а не модернистическое упразднение определяющих его констант.

В различные времена различными поэтами были предприняты различные попытки, отдаленно напоминающие мои опыты. Но, во-первых, они были случайными, теоретически и идейно не осмысленными и волюнтаристскими и эстетскими по природе своего возникновения.

Я стал первым, кто сознательно направил энергию своего творчество на эту цель, кто осмыслил и внедрил множество творческих и технических приемов не в их отдельности, а в комплексе, заявив о принципиально новом способе художествования и бытования художественного творчества в среде широких масс простого населения нашего языка.

На мой взгляд, вся практика стихотворства подлежит еще более радикальному преобразованию, дабы лежащий в ее основе акт поэтического присутствия мог являться не отягощенным материальным одеяниями, принятыми к употреблению в приличном обществе.

Как я сказал однажды: