Дмитрий Пригов - Места

ЧЕРТ — СРЕДНИХ ЛЕТ, МОЛОЖАВЫЙ, ПОДВИЖНЫЙ, ЛАДНО ОДЕТЫЙ.

(На сцене Отшельник. Он что-то бормочет, стоя на коленях, боком к зрительному залу. В это время откуда-то с потолка вниз головой спускается Черт. Он оказывается лицом к лицу с Отшельником, только лицом вверх ногами. Некоторое время Отшельник смотрит в перевернутое лицо Черта, затем отшатывается, но Черт уже и сам оказался на полу, прохаживается, легкими движениями рук смахивает пылинки с изящных полусапожек и с вельветовых брюк, заправленных в полусапожки. Сверху на нем вельветовая же куртка, но другого цвета и свободного покроя. Неожиданно резко Черт поворачивается к Отшельнику.)

ЧЕРТУах-ах-ах-ах! (Орет, пугает, смеется, Отшельник застыл на месте. Хочет перекрестить Черта. Тот делает какой-то красивый пасс, и рука Отшельника начинает безвольно опускаться. Черт прохаживается по сцене, оглядываясь, щупая ткань занавеса и поглаживая стены.) Вот видишь — не сгинул. А? Ты что-то сказал? Нет? Ну ладно. Видишь — не сгинул. Значит — Бог попустил. То есть разрешил мне. Значит, во мне некая высшая провиденциальность. Дело в том… Ну ладно, это потом. Еще поговорим.

(Отшельник снова хочет перекрестить его, но он, не останавливая гладкого течения своей речи, чисто профессионально делает тот же пасс, и рука Отшельника снова начинает опускаться.) Раз я здесь — значит, я здесь. Значит, я не только слуга дьявола, но и орудие Бога. Понимаешь? Дело в том… Ну да ладно. Потом все обговорим. Ты не понимаешь? Чем я тебе мешаю? А? Давай побеседуем. Серьезно и обстоятельно поговорим.

(Садится по-турецки напротив окаменевшего Отшельника.) Ну, начнем. (Приготовился считать на пальцах.) Молчишь? Вот то-то. Если бы точно сформулировал, чем я тебе мешаю, и попросил бы Бога, он убрал бы меня вмиг. Он это умеет. А просто так, как ты — этак можно от Бога требовать чего угодно, всякой несуразицы, что противно его природе, которая есть закономерность и справедливость. Да ты ведь сам хотел? Хотел? А? То-то. Молчишь.

(Встает, прохаживается, минутное молчание.) Я понимаю. Ты удивлен. Ну не то что удивлен, а просто привыкнуть надо. (Снова подходит близко к Отшельнику, наклоняется почти к его лицу. Отшельник снова хочет осенить его крестом, но тот снова делает пасс, и опять рука Отшельника безвольно опускается.)

Я понимаю, понимаю. Но ты ведь сам говорил. Не будешь же отказываться. Говорил в присутствии свидетеля (показывает рукой верх, намекая на Бога) . И не где-нибудь, не в записке какой, не в письме, не в докладной, а в молитве. Ты понимаешь, что значит — МОЛИТВА! (Переходит на патетический тон.) Молитва — это что-то неземное! Это самое дорогое, что есть у человека! Это…! Послушай, не всякому дана такая сила умозрения. Зачем же отказываться от собственных взлетов? Ты понял, что мы не так уж плохи, то есть не то чтобы плохи или не плохи, но в некоторых моментах, что ли… в определенных точках средоточия времени и пространства, скажем так, или, как ты выразился, «в минуты им отпущенной слабости»… Ну да ладно. Ты сам все знаешь. Это твои же слова. Ты пойми меня правильно. Я пришел не мучить, а благодарить тебя.

(Падает на колени перед Отшельником, оказывается лицом к лицу с ним. Отшельник снова хочет перекрестить его, но он опять парализует руку Отшельника.) Да пойми ты наконец, меня Бог попустил. А раз попустил, то не боюсь я твоего креста, только по долгу службы не могу его принять. Как ты понять этого не можешь? Ты ведь смог понять, увидеть в нас если не пользу, то некую закономерность, необходимость, что ли. Когда молился, ты, конечно, выразился другими словами, ты просто пожалел нас. Но ведь это и есть то самое. Ты пожалел и меня (начинает плакать) , меня никто, никогда с детства, с нежного возраста не жалел. Знаешь ли ты, как простая человеческая жалость может перевернуть всю душу? Ах, если бы кто-нибудь вроде тебя пожалел меня раньше, может быть, другой вышел бы у меня жизненный путь. Вот спроси у меня: кто ты? Спроси, спроси. Я — Легион. Имя мое — Легион. Ну, в смысле — я не один.

(Встает с колен, отряхивает брюки, разминает ноги.) Есть у нас Сотни, есть Тьмы, есть еще выше, а я — Легион. Мне еще пять лет до Тьмы. Ну ничего, ничего. Мы посмотрим (с какой-то непонятной угрозой в голосе и движениях) , посмотрим, кому пять, а кому и нет. Кому пять, а кому и нет. (Начинает энергично прохаживаться по авансцене, забывая про Отшельника. Снова вспоминает про него, озаряется несколько виноватой улыбкой.) Так спроси — кто я? Я — Легион. Это трудно понять. Это вроде электрического тока. Как конденсаторы разной мощности. В одно и то же время я вот здесь один, а весь мой легион тоже существует, и я тогда — уже один из этого легиона. Это трудно понять. Это путаница такая. Этого не понять. Вот я и говорю: пожалел бы кто-нибудь меня раньше! Не нашлось такого у нас. Как нам не хватает таких людей! Ах, как не хватает! Пойдем к нам. Мы многое умеем. Мы летать умеем (летает, снижается над Отшельником, пугает его) . Можем прилепляться тенью, можем…

ГОЛОС В РЕПРОДУКТОРЕ (низкий, медленный, словно с трудом) Легион!

ЛЕГИОН (замирает) Да!

ГОЛОССледи за собой.

ЛЕГИОНДа. (Приходя в себя.) Слышал? Вот это класс! Да и я, хоть Легион, но у меня есть влияние, друзья, знакомства. Я тебе помогу, когда ты пойдешь к нам. Я могу многое, что даже Тьмы не могут. Меня знают на самом верху. Ну все это, конечно, не в материальном виде, я уже говорил, а в виде вроде бы энергии. Как черные дыры. Или как в Москве есть такой скульптор Орлов. Он, понимаешь, делает такие вроде бы корыта, а в них всякие материальные штуки расставляет. Так вот, кажется, что свойства корыт — материализовать эти объекты. Так и у нас. Когда будешь с нами, то увидишь. Я тебе все устрою. Будут тебе и энергия, и материальные объекты.

(Отшельник снова хочет перекрестить Легиона, и снова рука его бессильно падает.) Экий ты! (Легион покачивает головой, словно на непонятливого ребенка. Молча расхаживает.) Как тебя убедить? Что мы с тобой словно детскими играми занимаемся? Ты знаешь, такое создается впечатление, что вся деятельность в мире от нас. Вот недавно случай был. Во Франции. Одна девушка имела контакт со святыми, не помню какими; я вообще плохо их по именам знаю. Они ей помогли Францию от англичан очистить. Ее потом сожгли, решили, что она с нами работала. А в сущности — они правы. В чем разница-то? Где меч лежит? — это и мы можем подсказать. От пуль охранять — это и мы можем. Да еще как! Все смогли бы. Да и конечный результат кто бы различил? А? Так и не различили!

(Прохаживается по самой рампе.) Знаешь, прихожу я как-то на службу и вижу, что какой-то горбун, урод, лицо все в рытвинах, оспинах, уши огромные, розовые, изо рта пахнет, из ушей — волосы, сидит и, понимаешь, жмется к Мэрилин Монро. Слыхал такую? Киноактриса, красавица, мечта. Они (указывает на зал) знают. (Дальше рассказывает скорее залу, чем Отшельнику, по ходу рассказа распаляется.) Я спрашиваю: что это, спрашиваю, у вас такое происходит. Что это у вас тут уродец так себя ведет. Всемирная все-таки знаменитость, красавица к тому же. А мне отвечает один из производственного отдела: это мука для Мэрилин Монро. ( Снова Отшельнику.) Чуешь? У вас здесь он — горбатый, урод, предмет для насмешек, а у нас он хоть какую, а компенсацию получил за свои муки на Земле. (С обличительным пафосом и искренней страстью.) Свобода творчества! Свобода предпринимательства! Рай! Глубины ада!