Элиф Батуман - Идиот [litres]

– Мне кажется, я понимаю, – ответил он. – Во всяком случае, я рад, что ты написала.

– А я рада, что ты ответил. Я не знала, ждать ли ответа.

– Ты надеялась, что я не отвечу? Ну нет! Твое письмо было таким свежим, таким не похожим на то, что обычно говорят.

– Я так к тебе и относилась.

– Хорошо.

– Знаю.

Некоторое время мы сидели молча.

– У меня так сердце не выдержит, – в итоге сказал он. – Нужно хотя бы выпить вина. Но, полагаю, ты не будешь.

– Ты можешь сам.

– Давай я принесу бутылку, и, может, тебе тоже захочется.

– Давай.

Как только он вышел, комната стала другой, опустевшей. Я огляделась по сторонам. Что-то двигалось – ночная бабочка порхала у светильника под потолком. Светильник состоял из трех лампочек в стеклянных лилиях, они цвели на потолочном вентиляторе.

Иван вернулся с бутылкой пива.

– Наверное, мать допила вино, – сказал он. – Там оставалось меньше половины, остальное мы с ней выпили. Она говорила, я плохо тебя развлекаю. Что мне нужно пойти с тобой погулять.

– Мы уже погуляли.

Он сделал глоток и протянул мне бутылку. Я покачала головой.

– Неужели ты хочешь пройти через это на трезвую голову? Ладно, твоя очередь.

Я сделала глубокий вдох и постаралась сохранять голос ровным.

– Зачем ты написал, чтобы я тебя забыла? – спросила я.

Взгляд Ивана застыл в какой-то точке на ковре в паре метров от него, словно там написан ответ.

– Я всегда понимал, что наши отношения – очень тонкая вещь, – вскоре произнес он. При фразе «наши отношения» моя грудная клетка сжалась. – Я всегда знал, что рано или поздно тебе надоест. С самого начала я решил, что когда это случится, я не стану тебя держать или звать. Я написал тебе, когда подумал, что ты решила порвать со мной.

Я ничего не ответила.

– Я был уверен , что это так – по твоему поведению.

– Но если решила я, почему говорить об этом должен был ты?

Повисла пауза.

– Хороший вопрос, – сказал он. Я ощутила гордость. Потом мне стало за нее стыдно. – Пожалуй, я делал это для себя, – продолжал он. – Это я должен был с тобой порвать. Я чувствовал себя таким героем. Я решил, что настало время тебя отпустить, так я и поступил.

– Это было очень больно.

– Сейчас я понимаю, – сказал он. – Мне жаль. Но знаешь, когда я позвонил, а ты сказала, что не будешь со мной говорить, мне тоже было больно. Поэтому, когда я писал тебе, это отчасти было проявлением силы.

У меня перехватило дыхание. Мне никогда не приходило в голову, что он станет применять силу ко мне – нашел к кому.

– Хочешь, я задам еще вопрос? Чтобы мы сравнялись?

– Давай.

– Почему ты был так уверен, что мне рано или поздно надоест? Почему ты с самого начала считал, что тебе в конце концов придется меня отпустить?

– Ну… отчасти потому что я собирался уезжать. Я знал, что, скорее всего, отправлюсь в Калифорнию – в любом случае, уеду из Бостона. И потом, я всегда чувствовал, что тебе это тяжело. Что тебе это тяжелее, чем мне.

– Почему мне тяжелее?

– Потому что ты одна.

Я почувствовала, будто меня ударили, будто худшие мои опасения подтвердились.

– Что?

– В смысле, ты выросла одна, ты долго была единственным ребенком. Например, вот это общение, мне оно дается легче. У меня куча сестер. Я привык с ними общаться.

Мне показалось, он имел в виду что-то совсем другое. Но мне больше не хотелось ничего об этом знать или расспрашивать.

– Твоя очередь, – сказала я.

Он кивнул и сделал глоток.

– Почему ты написала то, что написала, когда я был в Калифорнии?

Меня поразил шок – похожий на предыдущий, когда Иван сказал о силе, но в этот раз ощущение было опьяняющим. Я почувствовала его силу, почувствовала, что он не то чтобы не станет ее применять, нет, – но применит ее деликатно. Я расстегнула заколку, которая держала мои волосы сзади, волосы упали на лицо, потом я снова их скрепила их.

– Хотела привлечь твое внимание, – ответила я. – Сначала ты был занят своим дипломом и неделями ничего не писал. А когда наконец написал, выяснилось, что ты едешь куда-то еще. Ты исчезал, и я хотела привлечь твое внимание.

– Тебе определенно это удалось.

– Знаю.

Он засмеялся.

– Но я до сих пор не понимаю: ты имела в виду именно то, что написала, или тебе – как сама говоришь – просто хотелось привлечь внимание?

Я кивнула.

– Сама не знаю.

Он поднял бутылку, словно в знак приветствия, отпил и протянул мне. Я поколебалась и взяла. Мне понравился ее вес, понравилась прохлада ее горлышка, обернутого фольгой. Само пиво было горьким и водянистым – таким же, как всегда. Даже смешно – насколько пиво всегда оказывается в точности таким же, как и во все предыдущие разы.

– Твоя очередь, – сказал он.

– Ну… я не понимаю, зачем ты… – я сделала глубокий вдох. – Зачем ты…

– Зачем я что?

– Зачем ты затеял всю эту историю?

– Историю? – В его голосе послышалось раздражение.

– Зачем ты тратишь столько сил?

– Каких сил? Ты хочешь знать, зачем я трачу столько сил, чтобы проводить с тобой время? Потому что мне нравится проводить с тобой время. Ты это хотела услышать?

– Тебе правда нравится?

– Да, нравится. Теперь моя очередь, так?

– Да.

– Почему ты не позвонила мне сразу, как приехала? Почему ты не звонила больше двух недель?

Я не отвечала.

– Ты не можешь ответить?

– Потому что иногда после общения с тобой мне очень плохо, – ответила я. – Мне почти физически больно, – я положила пальцы на грудину.

Он отвернулся.

– Ты сейчас говоришь вещи, которые я не привык от тебя слышать, – сказал он, и по голосу Ивана я поняла, что он улыбается. Он был рад, что мне больно. И мне была знакома эта радость, я ее чувствовала всякий раз, когда он говорил, что ему плохо из-за меня. Почему нам нравится заставлять друг друга страдать? Может, это значит, что между нами нет любви? Наверняка это не то, чем любовь должна быть ?

Как бы то ни было, стоило мне признаться в физической боли, всё пошло проще, даже само время, казалось, потекло более плавно. Иван спросил, что я думаю о Венгрии, – прямо как Роза. Я ответила, что мне интересно. Что некоторые вещи помогли мне узнать его лучше, а некоторые – вообще никак с ним не связаны.

– То же самое я чувствовал в Нью-Джерси, – сказал он. – Мне хотелось узнать что-нибудь о тебе. Но я ничего не узнал. Пригород как пригород.

Иван спросил, круто ли жить в Нью-Джерси, и еще – когда я начала писать и с каких пор знаю, что хочу стать писателем? Я спросила, почему он уехал из Венгрии учиться за границу и почему отец считает его эгоистом? Иван снял очки и сделался усталым и красивым.

Он спросил, почему нам так трудно общаться: мы всё время избегаем бесед, а когда заставляем себя через силу, это нас почти убивает.