Александр Кротов - Как почувствовать одиночество

Тётя Маша потусовалась немного в кабине водителя, но, не выдержав «газовой атаки никотином», вышла в свои владения.

И тут её перебил другой запах. Более мерзкий. У передней двери, образовав вокруг себя значительное «неприкасаемое» пространство, стоял бомж. Обычный бомж. Ему зачем-то тоже понадобилось куда-то сегодня ехать. Он думал о чём-то своём. О чём-то своём, о чём принято говорить — ни о чём не думал. Ему даже не было плохо. Он был в тепле, в желудке тоже что-то плескалось вперемешку с аскаридами. Ему было нормально.

— Э, ты за проезд платил? — грубо спросила тётя Маша.

— Я? — инерционно ответил бомж Витя, бывший крановщик и отличник ГТО. — Я не платил. Я, простите, забыл. Да и ехать мне всего одну остановку, милая барышня!

У бомжа Вити было хорошее настроение и плохая дикция. Но и его речь, и вся эта ситуация потихонечку обрисовалась в сознании кондючки. Ясное дело.

— Ну-ка на х… пошёл отсюда! Миш, открой дверь, у нас тут господин без билета!

Миша её не слышал, он вообще ничего и не слушал. Он хотел субботы, а не среды. Пассажиры уставились на эту ситуацию в ожидании какого-нибудь шоу. Но шоу не состоялось во всей своей потенциальной фееричности.

В это время Виктор Евгеньевич стал ковыряться в карманах и извлёк оттуда мятую десятирублёвку и один рубль по пятьдесят копеек. Протянул своё добро кондючке. Она отпрянула от данного сокровища, ещё раз осмотрела пассажира с ног до головы, и, вроде бы, запах перестал так сильно бросаться в нос. Она сделала лицо «попроще».

— Ладно, езжай, только на остановке выйдешь, понял?!

— Спасибо, милая барышня, — мужик растрогался и не на шутку, расщедрился. — Ну, возьми хоть рубль…

Кондукторша невозмутимо ушла на своё место смотреть в окно, как белый снег падает на крыши разных автомобилей, собранных в одну реку, под названием дорога. И течение которой вещь совсем не постоянная, как и этот первый снег.

Трамвай начал делать первые робкие «шаги» в такт общему движению.

А внутри французского автомобиля, собранного на Тольяттинском заводе, царила атмосфера нервного напряжения, сопряжённого с потребностью курить, когда это дело вовсе брошено несколько дней назад. Окончательно и бесповоротно. Вроде бы.

Жаль, что «Кентовая» пачка осталась дома. Целая. Целая!!! Двадцать минуток радости! И этот водила трамвая ещё душу травит своей «Примой»…

«Ди Эф Эм» дарит очередной позитивчик в виде какой-то заезженной популярной песни, от которой многие малолетние девочки сразу должны писаться кипятком, а сами исполнители должны лишний раз искупаться в такой вот сомнительной славе. А что делать запертому в своей машине перспективному, красивому (хоть и не блондину), молодому, энергичному, вполне состоятельному, полному сил, человеку? Кстати, и в туалет не мешало бы…

Где-то, на пятом этаже типичной «хрущёвки», на кухонной табуретке сидит старый дед. Он смотрит в окно. Надел очки с толстенными линзами, «просвечивает» насквозь своим минусовым зрением свежую бесплатную газету с мелко напечатанной телевизионной программой. Что-нибудь интересное ищет. Хотя телевизор давно не радует его. Там мало интересного. Всё как-то… непонятно.

Молодость далеко убежала вперёд, а люди, создавшие и построившие им эту молодость, остались в своём веке.

Где программа «Время» с Кирилловым, где Союз нерушимый, где пиво со стиральным порошком, где сигареты «Космос»…

Курить он бросил лет двадцать назад. Чтобы… жить. Чтобы жить.

Вот старуха его, с одного с ним года, померла два года назад. А никогда не курила. Интересно, как это вообще — покурить после такого перерыва? Ага, и сразу «ласты склеить». Дед усмехнулся.

Вечным фоном с шести до полуночи на кухне «калякает» радио. Обычное, от сети которое. Многие давно его отключили, чтобы по десять рублей в месяц не платить, и чтобы эти старые агрегаты, пережитки советского информационного голода, не печалили интерьер современного жилища.

А дед телевизор-то почти и не смотрит! Пылится старый «Рубин» с восемью кнопками на журнальном столике. И скатерть на телевизоре, белая, с бахромой. Это старуха ещё всегда так вешала: насмотрится своих мексиканских сериалов, на кнопку «вкыл/выкл» нажмёт, штепсель из розетки вытащит, и, обязательно, сверху скатертью накроет. Хрен знает зачем. Вот и у деда привычка осталась.

Во, по радио программа новостей. Дед прислушался. В Камбодже на празднике воды из-за сильной давки погибло около ста пятидесяти человек, данные постоянно обновляются, поэтому о точной цифре пока говорить не приходится, более трёхсот человек находятся в тяжёлом состоянии в больницах…

Девушка-диктор сбивалась, путалась в речи, будто недавно научилась говорить. Нет, у нас такого не было — думает дед.

Тут пенсионер обращает, наконец, внимание и на то, что творится за окном. А там идёт снег. Ага, значит, очередная зима приходит. Какая уже по счёту? После выхода на пенсию считать года уже нет смысла. Жизнь останавливается в своём развитии. И уходит обратно. В бессмыслицу существования. Остаётся жить только воспоминаниями, которые уже стёрты, как старые чёрно-белые фотографии, что зачем-то хранятся в тёмных семейных шкафах, рядом со шкатулками с бижутерией, лекарствами, документами, современными фотоальбомами детей и внуков. Рядом с ненужными фигурками дельфинов с надписью «Крым 1987». Рядом с медалями. Рядом со всяким хламом! Со «скелетами в шкафах», так сказать…

А ведь память важнее всего! Даже на памятник и то нужно фотографию покрасившее и где усопший помоложе. Только не чёрно-белую, она не современна, что ли… И памятник-то нужен такой, чтобы крепко стоял. Синий, железный, со звездой на шпиле. Много таких на кладбище-то. Растут кладбища, как города. Только жильцы в них прописку уже не меняют. Сколько памятник такой стоит? Лет сто? А потом зарастает могила, ветшает, и прах в земле окончательно переваривается. Тут и новая могила будет.

Задумался дед, а снег так же бездумно валился с неба.

Снег казался каким-то тяжёлым, под атмосферу сумеречного пространства. Он уже не кружился, он рушился вниз. Обречённо, без памяти о себе. Будто мечтая перейти в дождь. Вот что значат вариации температур от -1 до +1. Никто не говорил ему, что делать. Хотя… может быть где-то там, наверху, в небесной канцелярии, каждой снежинке давали свои указания, где и как нужно разбиться с красотой умирающего лебедя, камнем бросившегося об землю. И смелостью японского камикадзе, что своим деревянным самолётом таранит американский крейсер.

Дворник Дядя Вася уныло взирал на картину, начерченную индустриальными сооружениями, городскими голыми деревьями и падающим снегом, что отразилось в его сознании. Завтра этого снега быть не должно. И мало кто помнит, что первый снег этой осенью уже был. Но и этот снег, как первый. Такой же. Рано ещё «расчехлять» лопаты.