Дмитрий Меренков - Командировка в этот мир

Подошли к небольшому, под стать поселку, кладбищу. Несколько продолговатых камней- памятников стояли вертикально, снег вокруг них уже растаял. Чуть в стороне из самана (блоки из глины, соломы и навоза) были сложены в виде буквы П три стенки, высотой метра полтора. Внутри сооружения снег стаял и обнажились две кучки фекалий. Там же валялись скомканные, вырванные из школьной тетради, листья (б/у). Аксакал зашелся в своих восклицаниях и яростно брызгал слюной, комбат его игнорировал, пытаясь найти выход. Внимание привлек надорванный, но не смятый, листок с надписью. Присев, разглядел написанные кириллицей не русские слова. Указал на листок солдатам, попросил перевести пожелание прочесть писанину на нем. Казахи в шинелях уже опознали родной язык и смотрели на старика совершенно по- другому.

Переведите ему- с металлом в голосе произнес комбат-это дерьмо валяется здесь давно, снег на нем еще не весь растаял, а мы приехали сегодня. Осквернителей могил пусть среди своих ищет. Да и не могила это вовсе, на могилах строить нельзя.

Остался аксакал на кладбище один. Седые волосы не от мудрости, а от старости.

Национализм существовал всегда. В советские времена его загнали в подполье, но его ростки пробивались сквозь асфальт власти. Дмитрий первый раз столкнулся с проявлением национализма в университете, во время смотра самодеятельности университетов Украины. В актовом зале рядом сидела знакомая девушка, а за ней- молодой человек со значком на лацкане пиджака. Подружка косилась на значок, наконец не выдержала и обратилась к пиджаку: Извините, пожалуйста, я филурист, собираю значки. Можно ли взглянуть на ваш значок? Молодой человек и ухом не повел. Дмитрий тихо радовался, не будешь приставать.

Девушка не угомонилась, обратилась в третий раз, и услышала:

Я по российски не розумию!

Если бы он ответил на хинди, это бы огорошило Дмитрия меньше. Но он быстро стал самим собой и предложил пиджаку выйти на улицу для занятий русским языком. Молодой человек понял, что филурист не одинока и рванул между рядами к выходу, оставив после себя неприятные воспоминания.

Комбат вернулся к своим обязанностям, повел батарею занимать огневые позиции. На этих стрельбах место досталось почти на самом берегу озера. Ближе к нему расположилась третья батарея. Открывшийся вид завораживал. До самого горизонта искрился на солнце лед, местами ровный, как скатерть у хорошей хозяйки, местами торосы до двух метров. По льду ездили машины, запряженные лошадьми сани рыбаков, умудрявшихся ставить подо льдом сети. Но весенний воздух и появление пушек предвещало скорый конец мирного существования и перемены.

Балхашское чудовище

Первый день на полигоне командование решило отметить показом кинофильма на свежем воздухе. Где- то раздобыли новый фильм «Один из нас» и началось. Взрослые дяди радовались ожившему экрану как будто никогда не видели кино. Поскольку солдаты и офицеры подходили и подходили, первую часть фильма крутили несколько раз и те, кто пришел первыми, не возражали. Пошел мелкий, мерзкий, моросящий дождь с примесью снежной крупы. Шинели начали промокать, а зонтик можно было найти только на ближайшей, в восьмидесяти километрах, станции Лепсы. Вещевым довольствием зонтики не предусматривались.

Зрители были полны решимости досмотреть фильм до конца, они аплодировали героям, одновременно согревая ладони. Понравившиеся части просили повторить. И повторяли, более благодарного зрителя у этого фильма, наверное, не было. Только к полуночи погас экран, оставив «негасимый свет воспоминаний».

Следующий день был обычным «рабочим». Первым, часов в пять, просыпался дневальный. Он выходил на улицу и набивал здоровенную алюминиевую выварку (кастрюляка) снегом, ставил ее на горячую печку. Это для бритья. В шесть часов был общий подъем, 15 минут на туалет и бегом на зарядку, без рубашек. После разминки и приведения себя в порядок построение на завтрак, с котелками. До 8.30 завтрак и к машинам-выезд на полигон. В зависимости от задачи дня: стрельбы; подготовка к стрельбам; обслуживание матчасти; учеба; тренировка и многое другое. Обед в 14.00 или как получится. После приема пищи все перечисленное строчкой выше повторяется. С наступлением темноты возвращение в лагерь и «работы по дому». В 23.00 отбой. Если не надо заступать в наряд. Такой режим выматывает и закаляет.

Мальчишки становились мужчинами, способными постоять за себя и за своих в любом месте и в любое время. Нельзя, описывая то время, не уделить внимания «дедовщине». В полку, осенью 71-го с тревогой ожидали возвращения после «дембельской работы» на целинных землях, водителей. В соответствии с тогдашней практикой шоферов, ожидавших увольнения в запас осенью, командировали с машинами на уборку урожая целинных и залежных земель. По окончанию страды они возвращались в свои части для оформления увольнения. Так сложилось, водители полка были земляками с Кавказа. Как понял Дмитрий, возвращения кавказцев боялись не только солдаты, но и некоторые офицеры. С их слов, у кавказцев были тетрадки-кондуиты на каждого командира малого формата: взвода или батареи, где записывали все грехи-пришел в батарею пьяным, прогулял, отпустил бойцов раньше и сам сбежал, утащил после учений 10 банок тушенки. Земляков было с десяток, а держали в страхе весь полк, почти 500 человек. Комбат обсудил ситуацию с некоторыми двухгодичниками и договорились встретить «дедов» предельно жестко. Грозные «деды» приехали ночью и первого из них комбат встретил случайно, войдя утром в дежурку автопарка. Солдаты при его появлении дружно вскочили, а один остался сидеть. Его черты лица и усы не оставляли сомнений в принадлежности к страшным «дедам», а также в дальнейших действиях комбата. Он прорычал: Встать! « Дед» проявил отсутствие сообразительности и завел: Ты че, лейтенант, те два года тянуть, я уже оттянул… Комбат перебил: Всем выйти, ты —встать! Двое присутствовавших солдат выскочили из вагончика, «дед» сидел с оловянными глазами. Комбат взялся за телефон, вызвал батарею и приказал прислать в автопарк двоих бойцов с оружием для конвоирования арестованного. «Дел» все слышал и сделал неправильные выводы. Попытался выскочить вслед за бойцами. Комбат поймал его лоб раскрытой ладонью и вернул на скамейку.

— Сидеть-рявкнул комбат —попал в дерьмо, сиди и не чирикай. Спать будешь на губе. Сколько будешь дергаться, столько будешь сидеть.

Оформлю нападение на офицера и весь полк будет свидетелями. Завтра все вы должны уехать или опять на губу. Тебя с земляками даже ленивые гонять будут.

— В штабе не успеют оформить.

— Ненавидят вас так, что успеют. Для вас уехать, значит жить.