Андрей Клепаков - Опекун

«Господи, — удивлялся я, — почему расставание с этим ребенком для меня превращается в трагедию? Она мне не дочь. Так, десятая вода на киселе. Бред какой-то».

Утро было хмурым. Мы вяло ползали по квартире, собирали Машкины вещи. В ее сумку все не помещалось, пришлось достать с антресолей чемодан. Маша провела по нему рукой.

— А хорошо было на море, — грустно сказала она. — Ты меня еще туда свозишь?

— Обязательно. Постараюсь с Аркадием договориться, думаю, он не будет возражать.

Потом мы на кухне пили чай. Потом позвонил Аркадий, сказал, что едет.

Я поднял свою чашку.

— Давай разобьем на счастье.

Маша подняла свою. Мы грохнули их одновременно. Машка с ревом кинулась мне в объятия.

Приехал Аркадий. Машка заперлась в туалете.

— Сейчас она выйдет, — ответил я на его недоуменный вопрос. — Давай я пока помогу спустить вещи.

— Велосипед еще влезет? Складной? — спросил я таксиста, когда вещи были в машине. Тот кивнул, и я перегрузил велик из своего багажника в такси. Потом мы с Аркадием поднялись в квартиру за Машей.

Машка одетая стояла в передней. Когда я наклонился к ней, чтобы поцеловать, она меня ударила. Потом размахнулась и ударила другой рукой. Шагнула к Аркадию. Он попытался взять ее за руку. Маша вырвала руку и, не оглядываясь, вышла из квартиры. Аркадий удивленно взглянул на меня и молча вышел вслед за ней.

Я с пустотой в голове вошел на кухню. Машкин айфон лежал на столе. Схватив его, я скатился по лестнице. Такси медленно отъезжало задним ходом. Я догнал, стукнул ладонью по капоту, таксист тормознул. Дернув дверь, я протянул Маше айфон.

— Ты телефон забыла.

Машка взяла телефон и зашвырнула его далеко на газон.

— Дура! — крикнул я. — Там мой номер, позвонить не сможешь!

— Я наизусть помню, — и она захлопнула дверь.

Машина снова тронулась. Я стоял и смотрел ей вслед. Потом достал из тающего сугроба айфон и вошел в подъезд.

Дома налил себе коньяка. Не помогло.

Аркадий позвонил через два дня.

— Слушай, — спросил он, — чего делать? Она молчит. Вообще со мной не разговаривает.

— Она ест?

— Не понял.

— От еды не отказывается?

— Нет. Завтрак, обед и ужин. Все нормально.

— Хорошо. Одевается, умывается без проблем?

— Да. Это ты ее приучил каждый вечер в душ лазить?

— Днем чего-то делает? Не сидит, глядя в одну точку?

— Нет, нормально все, книжку читает, телевизор смотрит.

— В школу пошла?

— Сегодня первый день.

— В тот же класс, где раньше училась?

— Вроде да.

Я вздохнул.

— Ну, депрессухи у нее вроде нет. То, что молчит, внимания не обращай. Она долго молчать будет. Не лезь к ней. С вопросами не приставай, все равно, сейчас отвечать не станет. Молчит и пусть молчит.

— Блин, как же так?

— Аркаш, у нее сейчас очень тяжелый период, почти, как когда мать умерла. Ее выдернули из комфортной среды. Дай ей время…

— Ты, значит, ей комфортную среду создавал, а я, значит, счастье ребенку разрушил!

— Аркаш, не кипятись. Я понимаю, ты тоже ее любишь и хочешь, чтобы ей хорошо было…

— Хочу!

— Ну, и оставь ее в покое! Молчит — пусть молчит. Заговорит через неделю. Или через месяц. Не лезь к ней и не ори на нее, только хуже будет.

— Спасибо за консультацию. Помог, блин.

— А какую книжку читает?

— Не знаю.

— Посмотри, потом скажешь, мне интересно.

— Ладно, — буркнул Аркадий и повесил трубку.

Я посмотрел на телефон и нажал кнопку вызова.

— Да, — сказал Аркадий.

— А чем ты ее кормишь? Обед, ужин.

— Я готовлю.

— Ты умеешь? — удивился я.

— Долго один жил. Научился.

— Молодец. И как она, нормально ест?

— Нормально, рожу не корчит.

— Ну, хорошо, спасибо.

— За что?

— Что голодом не моришь. Шучу, не обращай внимания, я тоже нервничаю. Звони.

— Хорошо, пока.

— Пока, — и я повесил трубку.

— Жалко тебя убивать, но, видимо, придется, — проговорил я под нос.

Я полез в Машкин айфон и нашел телефон Ани. Позвонил ей со своего.

— Аня, здравствуй, это дядя Сережа, Машин дядя, — начал я.

— Ой, здрасьте, — обрадовалась она, — а Маша опять в нашу школу ходит.

— Да, я знаю. Ее папа вернулся. Она теперь с ним будет жить.

— Жалко. Нет, то есть хорошо, конечно, но с вами прикольней было. Ей нравилось.

— Маша дома забыла телефон, и я хотел бы его тебе для нее передать.

— А чего так сложно? Ей самой и передайте. Или вам теперь видеться не разрешают?

— У нее телефона нет, я ей позвонить не могу.

— А… ну, конечно, передам.

— Ты номер своей школы знаешь?

— Да, шестьсот первая.

— Хорошо, когда я смогу подъехать, я тебе позвоню, и мы договоримся встретиться. О’кей?

— Так можно сразу с Машкой и встретиться. Вы после уроков приедете?

— Да, правильно. В общем, я тебе позвоню, и мы договоримся. Я думаю, к последнему уроку и подъеду. Ты мне скажешь, когда он кончается.

Я решил позвонить дня через два. Аня наверняка ей скажет о моем звонке. А что там сейчас в голове у обиженного ребенка, можно только догадываться. И я хотел, чтобы Машке пришлось немного подождать, подумать и понять, хочет она меня видеть или нет.

На следующее утро с Аниного телефона Маша позвонила сама.

— Приезжай скорее, — попросила она.

Я прыгнул в тачку и через сорок минут был у школы. Послал Ане эсэмэску, что я подъехал. Как я понял, окончания занятий Машка дожидаться не стала. Минут через пятнадцать она уже появилась в дверях школы. Увидев машину, побежала к ней. Я вылез из тачки и подхватил на руки прыгнувшую на меня девочку.

Потом мы сидели в машине и обнимались. Пару минут мы не могли оторваться друг от друга. Машка не плакала.

Я услышал, как что-то стучит по колесу. Я поднял голову. На тротуаре рядом с машиной стояли два мужика. Оба в длинных старомодных пальто и шляпах. Один был с бородой и держал в руке трость, ею он и стучал по колесу. Другой, похожий одновременно на поэта Бродского и английского премьера Уинстона Черчилля, опирался на длинный, сложенный зонт. Мужика с бородой я сразу узнал по портретам, это был доктор Зигмунд Фрейд.

— Мне так нравится, когда ты меня целуешь, — сказала Маша, — у меня даже живот дрожит.

Фрейд согласно кивнул и сделал круговое движение рукой, чтобы я опустил стекло. Я нажал на кнопку, стекло поползло вниз, доктор заговорил по-немецки. Я вопросительно взглянул на второго. Я уже догадался, что это писатель Набоков. «Надо же, — удивился я, — при жизни писатель доктора не любил, считал шарлатаном, а тут вместе».

Набоков презрительно усмехнулся, очевидно, уровню моей образованности, и сказал:

— Доктор рекомендует вам ознакомиться с его работами по детской сексуальности, — и подмигнул мне самым непристойным образом.

Я показал господам средний палец.