Борис Житков - Очерки

У отца были средства, двоюродный брат Андрей Вивьен сам просился в компанию и предлагал свои капиталы.

Тревитик открыл свой завод и сам стал строить водокачки не хуже Мэрдока.

Но его все время тревожила мысль — заставить паровую машину бегать по дорогам.

— Смешно, право, — говорил Тревитик своему другу Вивьену, — вот ведь тридцать лет тому назад во Франции бегала же по дорогам паровая повозка, и до сих пор никто толку не добьется.

— Да вот в Америке-то, — сказал Вивьен, — слыхал?

— Знаю, Эванс сделал один опыт — и все. Тоже ничем не кончилось.

— Да ты знаешь, почему Эванс не сделал другой повозки? Тревитик молчал.

— У бедняги Эванса ни гроша. Он все истратил на первый опыт. Двадцать тысяч американцев глазело, как его повозка ходила по улицам Филадельфии, и никому не пришло в голову помочь изобретателю.

— И что же? — спросил встревоженно Тревитик.

— А вот то, что он теперь ходит как нищий и проповедует пар. Его уж ославили сумасшедшим. Безумный пророк!

— Нет, погоди, — сказал горячо Тревитик. — У нас ведь все есть: средства и мысль. Я не сомневаюсь, что моя мысль правильна.

— И целый завод в нашем распоряжении, — добавил Вивьен. Вивьен верил в изобретательность Тревитика, и ему хотелось поскорей взяться за дело.

— Я докажу, что Эванс не безумец, а умней всех тех двадцати тысяч американских торгашей, что глазели на его паровую повозку! Пар! Это верно, что корзина угля стоит хорошей лошади.

А старый его учитель Мэрдок сам бился над устройством паровой кареты. Ох, неодобрительно поглядывали прохожие на этого шипящего дьявола, когда он выползал на дорогу. «Не божье это дело», — говорили соседи. И Мэрдок выбирал места поглуше, чтобы пробовать свою паровую каретку. Она, пыхтя и задыхаясь от натуги, бегала по ухабам и выбоинам. Она искала гладкой, твердой, как сталь, дороги. А пока что она ходила по тряским проселкам. Ее боялись. Раз подошла она к заставе, где брали сбор за проезд, и остановилась. Из будки выскочил сторож. Старик в ужасе глядел на пыхтящее чудище.

— Черт! Сам черт! — смекнул старик, и его коленки задрожали от страха. Еле нашел веревку и скорей поднял шлагбаум.

— Сколько за проезд?

Сторож что-то невнятно лопотал, язык не слушался.

— Сколько?

— Ничего, ничего, господин дьявол, ничего… Только проезжайте скорей!

Наконец как-то раз попала карета на гладкую дорогу почти без ухабов — она обрадовалась и побежала во всю прыть; хозяин бросился за ней — куда? Не догнать! И вдруг на дороге священник. И он, сам священник, ее принял за черта. Но это не то что сторож! Такой поднял крик, что сбежался весь народ.

— Держи, держи сатану! — вопил священник. — Не дайте дьяволу разгуливать по земле!

А дьявол бежал скорее лошади. Толпа с криком неслась по дороге вдогонку. Но ухабы, проклятые ухабы! Машина стала.

Погоня сразу остановилась. Шутка ли? А вдруг повернется волчком и бросится на людей. Хозяин на помощь. А тут уже толпа. Окружили, но боятся приступиться: дым, огонь, и дышит паром, так-то и возьмешься голыми руками за самого черта. Сам поп больше кричал, но не очень-то совался. Каретка стояла и ждала, что сейчас разорвут, разнесут на части. Подоспел бы скорей хозяин. Наконец прибежал. Толпа ревет. Еле отстоял, чуть самого не растерзали.

— Эх, если б ровная, крепкая дорога: никто, никто в мире б не нагнал, никто б и приступиться не посмел!

Каретка искала гладкой дороги: без ухабов, ровной, как пол.

Тревитик ее понял. Он работал, пробовал. Вивьен не жалел средств.

И вот в 1804 году Тревитик построил свою паровую повозку. Но это был уже паровоз. Первый паровоз.

Он был на четырех колесах, с огромным маховым колесом, с длинным уродливым шатуном, цилиндр был спрятан внутри котла, а зубчатые шестерни передавали действие шатуна на колеса.

Паровоз Тревитика пошел как следует, пошел по рельсам, даже Вивьен не ожидал, что все так хорошо выйдет.

Семь с половиной верст в час!

Шестерни бренчали, пар с шумом вырывался из цилиндра — весь этот шум и грохот казались Вивьену победной музыкой.

Паровоз размахивал своим маховиком, как ветряная мельница, болтал огромным шатуном и походил на какую-то военную машину, которая с дымом и грохотом двинулась в бой.

Зеваки с опаской поглядывали на машину — а кто ее знает: шутка ли, а вдруг сорвется да прямо на народ?

Попробовали запрячь. Как рад был Тревитик, когда паровоз потащил за собой поезд с грузом.

— Шестьсот двадцать пудов!

Это как раз теперешний груженый товарный вагон столько весит.

Но власти придрались. Власти искали, нет ли в этой машине чего-нибудь противозаконного. И заявили Тревитику:

— Нельзя, чтобы машина свистела паром наружу, этот шум пугает, да ведь и ошпарить может паром: прохожих, например.

— Куда же я пар дену, — оправдывался Тревитик, — ведь паром-то она и ходит.

— Куда хотите, не наше дело; только так нельзя.

Вивьен огорчился. Тревитик задумался.

Что же теперь будет?

А паровозу хотелось со звоном и треском ходить по дороге, он был молодой, первый паровоз, ему хотелось, чтоб все на него глядели, как он гордо, по-военному, идет вперед, а все шарахаются в стороны. Он нетерпеливо ждал, чтоб его снова пустили, а Тревитик, его отец и создатель, ломал голову, как унять шумливое дитя.

— Есть! — сказал он Вивьену.

Вивьен встрепенулся.

— Готово, выдумал.

— Что, что? — спрашивал Вивьен.

Но Тревитик взялся уже за дело. Паровоз снова затащили в завод, и пошла работа.

Дитя уняли. Пар из цилиндра теперь не будет выходить прямо наружу, он по трубам будет идти в дымовую трубу.

Теперь паровоз уже шел скромнее. Но как хорошо стало дышаться! Этот пар, что шел из цилиндров в трубу, тянул за собою дым, тяга становилась сильней, и жарче разгорался огонь в котле. Паровоз это сразу почувствовал, ему легче было набирать пару — он был рад: ничего, что нет этого форсу, этого победного фырканья, зато как легко дышится. А Тревитик этого не заметил, он рад был, что теперь никто не может уж сказать, что опасно проходить мимо паровоза.

Теперь Тревитик хотел скорее попробовать свой паровоз на деле, в работе, в настоящей шахтерской работе, с целым поездом сзади.

Ведь всякий знает, что по гладкому удобней катить, недаром катали подстилают доски, где приходится катать тачки. Всюду, и в Англии тоже, подстилали под колеса доски. Особенно там, где приходилось все время ездить взад и вперед с тяжелым грузом.

Вот так было в угольных копях в Вайламе. Тяжелые повозки с углем тянулись одна за другой по деревянным рельсам. А по дорогам кое-где уж стали появляться и чугунные рельсы, по которым лошади возили в дилижансе пассажиров. Какая хорошая дорога для паровой каретки! Вот на такие чугунные рельсы и поставил Тревитик паровую каретку. Нет, тут уж ухабов не будет. Гладко, ровно. Но только это уж не была прежняя каретка, которая металась из стороны в сторону по улицам и дорогам, то останавливалась, то убегала от хозяина, это уж был сын ее — солидный, тяжелый паровик. Его хотели заставить работать, как лошадь: запрячь в целый обоз тележек, чтобы он тащил их с грузом. Рельсы, казалось, прочно лежали на земле — под ними были чугунные чурбашки, чтобы они не вдавливались в землю. Паровик был построен лучшим мастером, его осторожно везли до самых копей и тут вкатили на чугунные рельсы. Хорошо: твердо. Крепкий чугун чувствовался под колесами.