Илья Бояшов - Путь Мури

Мури сдали с рук на руки. Опытные помощницы фрау Зайгфред ощупали его. Блох у кота не оказалось, что вызвало удивление приемщиц. Тем не менее Мури по самые уши был погружен в особый дезинфицирующий раствор. Затем ему, ошарашенному и измученному, дали обсохнуть и, наконец, определили узника в вольер 347 блок А, оставляя там до появления ветеринара. (В субботу и воскресенье специалист по кошачьим яичкам старый добрый Эрнст Петмюллер отдыхал, а у Эммы Зайгфред лишь он занимался подобными операциями.) В вольере, куда отнесли Мури, сонно валялось, прохаживалось и чесалось не менее десятка болезненно разжиревших скопцов. Мури, которому до понедельника еще дозволялось иметь свое естество и ухо, свободное от клейма, был чужд этому маленькому самодовольному стаду. Донельзя расстроенный, не обращая внимания на обитателей, он принялся бродить по вольеру, обнюхивая и осматривая каждый угол. По мере осмотра холодная ярость все более овладевала им. Страдающие одышкой жильцы наблюдали за рекогносцировкой. Только тогда, когда Мури окончательно убедился в безнадежности своего положения, черный перс со свисающей, словно у яка, шерстью и усами до пола приблизился к пленнику. От имени всей компании он совершенно неожиданно заявил:

– Эй, Полосатый, если ты хочешь отсюда выбраться, нет ничего проще. Вот за тем ящиком для пищи сетка совершенно не закреплена. Ее и новорожденный котенок может поднять – достаточно ткнуть мордой! А там по аллее – к выходу: два прыжка.

– Не иначе, ты хочешь посмеяться надо мной! – воскликнул Мури.

– Отнюдь! Мы нисколько не собираемся тебя обидеть! – промяукал за всех добродушный перс. – Убедись сам: вон там ящик, а за ним незакрепленная сетка. За всю мою память только один из нас воспользовался ею; он был просто бешеным, ненормальным, ему все время нужно было куда-нибудь бежать.

– И, зная об этой сетке, вы остаетесь? – удивился Мури.

– А кому из нас надобно спешить отсюда? – в свою очередь удивился перс. – Эй! – позвал он своих. – Может быть, тебе, Лохматый? Или старику Юмму, которого едва откачали, принеся сюда. Да-да, у него ведь кишки вываливались, пришлось зашивать живот! Или Одноглазому захотелось вновь постранствовать?.. Они отсюда ни за что не убегут, – подвел итог перс, вновь обратив к Мури плоскую, словно блин, морду. – Можешь мне поверить.

– Это оттого, что у вас у всех отрезаны яйца, – заметил боснийский кот.

Перс укоризненно покачал головой:

– Ты не слишком-то вежлив. Оно и понятно, бродяжничество не приводит к хорошим манерам. Но ты не прав, многие из нас неделями жили здесь, пока Эрнст Петмюллер не сделал свое дело. Более того, Одноглазый даже признателен ему за это, не так ли?

– Все проблемы отпали, – согласно заявил Одноглазый. – Посмотри, в драках меня всего измолотили – я жил сам по себе за городом. Счастье, что меня подобрали! Конечно, я пометался поначалу, обнюхал углы, а потом поразмыслил и подумал – нечего кочевряжиться, одного глаза у меня уже нет, жить-то всего ничего, сдохну на свалке, как последняя собака, – а здесь привалило такое!.. Чего уж тут размышлять! Да со мной все согласны – спроси, тебе то же самое ответят. Так что вот она, сетка, вот ящик для пищи, вот улица – выбирай сам, никто неволить не будет.

– Мы удивились, отчего ты так заметался, будто тебе под хвост перцу насыпали, – продолжил перс, – даже понять поначалу не могли, чего тебе надо.

– Вы, все здесь находящиеся, не могли этого понять? – спросил Мури.

– Да, – простодушно ответили обитатели.

– Владения мои – деревня Месич в Боснии, – сказал тогда пришелец, несколько преувеличивая бывшую собственность. – Но деревня сгорела, те, кто мне прислуживал, – исчезли… Я иду собирать то, что мне принадлежит.

Коты с интересом выслушали это заявление. Одни из них повалились от смеха на спину, другие принялись бить хвостами по теплому полу вольера – парень показался им весьма забавным. Персу, как и другим, не удалось сдержаться – он расплылся в улыбке всей плоской необъятной мордой:

– Посмотрим, как ты запоешь, когда сегодня сюда вечером доставят индейку в собственном соку. Тут почти каждый день такое добро привозят. Мы здесь до того дошли, что с крысами делимся… Посиди хотя бы денек да приглядись – а там и Эрнст Петмюллер тебе покажется ангелом. А ведь нам к вольеру приносят целые заячьи тушки. Нам вываливают целыми ведрами гусиный паштет! Ты-то сам видел когда-нибудь целое ведро гусиного паштета?..

Здесь Мури не выдержал и выступил перед этой толпой кастратов с неожиданной речью.

– Разнесенная в клочья жизнь вновь должна собраться! – заявил он. – Слуги должны быть найдены, чтобы вновь послужить господину. А вы живете лишь для того, чтобы жрать в три горла гусиную печенку. Кто вы тогда, как не трусы, отказавшиеся от всего ради потрохов? Слабовольные! Ваши лапы уже не слушаются вас, и ваши усы не ловят ветер. Да как вы можете оставаться в своих углах, ходить под себя и ждать, когда двуногие засыпят вас в выгребных ямах? Кладбище, где по порядку вырыты вам ямы, – вот ваше будущее!

После подобной отповеди в вольере возникло задумчивое молчание. Наконец перс, оглядев своих товарищей, спокойно ответил:

– Так в чем наша вина? В том, что довольны едой и кровом? В том, что после нашего конца нас похоронят, а не оставят гнить в придорожной канаве?.. Эх, приятель! Побродяжничал бы ты с детства да потыкался бы по углам. Обварили бы тебя кипятком хотя бы пару раз или попали камнем по хребтине… Так что отправляйся – вот Бог, а вот порог; поддень сетку носом – и избавишься навсегда от нашего присутствия.

Мури не надо было упрашивать дважды.

Кот не подозревал, какие вокруг кипят страсти – статья Джона Дили «Мы и океан» подлила масла в огонь, и два врага схватились уже не на шутку.

«Опять эти жалкие попытки поднять мир животный до уровня мира человеческого! – горестно восклицал Беланже («Техника и реальность», 1994 г.). – Beata stiultica! [11]Поначалу был гусь. Теперь сюда присовокупили дельфинов! М-р Дили, вроде бы серьезный, ответственный ученый, попался на ту же жалкую удочку, которую с завидным постоянством закидывают Стаут и K°. Что же мы видим? Вновь избитые доводы, от которых у любого мыслящего специалиста опускаются руки. Джон Дили пытается расшифровать «разговоры» касаток, он утверждает, что вот-вот установит полный контакт с дельфинихой Тони. Прекрасно! Отчего тогда не завести дружбу с крокодилом или, на худой конец, с анакондой? Впрочем, не рекомендую Джону Дили устанавливать подобные «контакты» – итог вполне предсказуем. Но не успокаивается Стаут – фантазиям этого господина нет предела. Засучив рукава, он без конца проводит свои шарлатанские конференции и, что самое поразительное, находит еще чудаков, готовых финансировать проекты, вроде постройки гигантского океанария в Оклахоме. Более того, г-н Стаут всерьез собирается создать целый (целый!) институт, который займется, цитирую, «проблемами перевода языка морских обитателей на язык человеческий». И это безумие происходит в конце двадцатого века! Мiserabile dictum! .. [12]»