Эрнест Гейнс - И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

— Уходите, Джек?

— Ухожу.

Джеку надо было пройти мимо Робера и этого чудика, и тут вдруг чудик этот поворачивается к нему.

— Сэр, — говорит он. — Разве это не ваша плантация?

Джек остановился, смотрит на него. Джек не любит разговаривать с незнакомыми, разве только сам с кем заговорит.

— Какая плантация? — спрашивает.

— А та самая, где убили Бо.

— Мне принадлежит ее третья часть, — говорит Джек.

— А вам не кажется, что вы обязаны вмешаться?

— Там находятся представители закона, — отвечает Джек. — Им за это деньги платят.

— Я имел в виду другое, — говорит этот университетский деятель.

— Что именно?

Чудик смотрит на него и молчит. И Джек на него смотрит, с непроницаемым таким лицом.

— Сэр, вы производите впечатление интеллигентного человека, — говорит чудик.

— Надеюсь, — отвечает Джек. — И что из этого следует?

— По-моему, у вас должно быть чувство ответственности за ту деревню, за людей, которые в ней живут.

— Живут они совсем неплохо, — отвечает Джек. — Не платят ренты и вообще ничего не платят.

— Ну а то, что происходит здесь сейчас, — вас это нисколько не тревожит?

— Не вижу ничего особенного, — отвечает Джек. — По-вашему, что-то происходит?

Этот глядит на Джека — совсем оторопел. Он просто Джека не знает.

— Но ведь в конечном счете за все это будут расплачиваться такие люди, как вы и я.

— Разумеется, — отвечает Джек. — Я лично расплачиваюсь уже семьдесят лет. А вы сколько?

— Нам этот долг никогда не оплатить — ведь мы за все это в ответе, — говорит учитель.

Джек хмыкнул. А лицо все такое же непроницаемое.

— Если вам у нас так тягостно, возвращайтесь в Техас, — сказал и вышел из лавки.

Сел в машину, дал задний ход и двинулся вдоль реки. Тени от деревьев на берегу теперь уже все закрыли. Скоро стемнеет, Льюк Уилл и его дружки торопливо накачивались спиртным.

— Культурненько он тебя приложил, — сказал Лерой учителю.

Тот на него даже не глянул. Смотрит в зеркало за стойкой, а на Лероя — ни-ни. Лерой здорово набрался. Мальчишка, морда детская и красная, как свекла. Глаза его, голубенькие, еще голубее стали. Губки бантиком, алые, прямо пылают, такие губки бы девчонке, а не парню.

— Тащи еще одну бутылку, Кроха Джек, — говорит Льюк Уилл.

— Конечно, мальчики, конечно, — говорю я. — Вы не забывайте: первая — за мой счет.

Я с нажимом сказал "первая", чтоб знали: эта новая уже не за мой счет. Я так подсчитал: оскорбление, что я ему нанес, когда обозвал вруном, не тянет на две бутылки.

Выставил я на стойку бутылку и лед, и они все враз на нее навалились. Покосился я еще раз на вазочку. Да, уже все донышко покрыто грязью да песком. Кое-кто из этих ребят, видать, вообще к умывальнику не подходят.

— Эй, ты там! — кричит учителю Льюк. — Тебе не кажется, что пора бы уж собираться?

— Я как раз об этом думал, — отвечает тот.

— А ты не думай, — говорит Льюк Уилл. — Ты мотай отсюда.

Техасец выколотил из трубки золу на ладонь, потом высыпал в жестяную пепельничку — я всегда ее держу на стойке.

— Вы думаете, ребята, вы правильно поступаете, когда сами вершите суд?

— Ты уйдешь — или тебя проводить? — спрашивает Льюк Уилл.

— Я ухожу, — отвечает учитель. — Но на прощание я скажу вам несколько слов. Не делайте того, что вы задумали. Не надо. Ради нашего Юга. Ради Соли и Перца, не надо этого делать.

— Жук и Генри, проводите джентльмена к машине, — говорит Льюк Уилл. — А если у него нет машины, пусть топает в свой Лафейетт пешком.

— Льюк, я тебя прошу, — говорю я. — Это же белый человек. Неприятности будут.

— Если белый, пусть ведет себя как белый, — отвечает Льюк Уилл. — Жук, прихвати с собой Генри; валяйте.

Жук Томпсон и Генри Тобайас двинулись к учителю. Тот — руки вверх.

— Ухожу, — говорит.

— И пока ты не придешь в свой Лафейетт, не останавливайся, — сказал Льюк Уилл. — Я твой университет мигом найду. Каждый день мимо вашего озера езжу.

Учитель бросил взгляд на Робера, но Робер сидел опустив глаза и рассматривал свою бутылку пива. Тогда учитель взглянул на меня, но было ясней ясного — я тоже не на его стороне. Не то чтоб я желал ему зла, но в нашем городе он чужой человек, а это мои постоянные клиенты… и я, в конце концов, не идиот. Мне вовсе ни к чему прийти в один прекрасный день к себе в лавку и обнаружить, что она кишмя кишит гремучими и мокасиновыми змеями.

Увидев, что никто ему не сочувствует, бедняжка сам себе кивнул и вышел. Видик у него был тот еще: будто он один взвалил весь мир себе на плечи.

— А тебе, Кроха Джек, надо все же соображать, кого ты пускаешь в свое заведение, — отчитал меня Льюк Уилл.

— Разве книгу угадаешь по обложке? — отвечаю. — Зашел в лавку — человек как человек. Ну, болезненный, немножко нервный с виду, а вообще-то вполне нормальный.

— В дальнейшем будь поосторожней, — говорит Льюк Уилл.

— Само собой, — отвечаю. — Ты же меня знаешь. Я в лепешку расшибиться готов для своих постоянных клиентов.

— Еще глоток, и я кому-нибудь дам прикурить, — говорит Лерой и наливает себе виски. — Просто руки чешутся. Пошли, что ли. Дадим там этой сволочи прикурить.

— Спокойно, твое от тебя не уйдет, — отвечает Льюк Уилл. — Ты все успеешь, детка.

— Ребята, я по пятницам закрываю в десять, — говорю я. — Сами знаете, старуха ждет.

— Сегодня у тебя будет открыто ровно столько, сколько нам захочется.

— Конечно, ребята, конечно, — отвечаю. Я себе сразу представил всех этих гремучих и мокасиновых змей, которые ползают по моей лавке. — Я на все готов для постоянных клиентов. — Говорю, а сам гляжу на Робера. Он как раз пиво допивает. И уже поглядывает через плечо в сторону двери. — Повторить не хочешь? — спрашиваю я его. Мне главное, чтоб он со мной в лавке остался. Господи ты боже, мне ведь позарез надо, чтобы он со мною тут остался. — Теперь за счет заведения, — говорю я. — За счет заведения, я угощаю.

— Нет, я домой пошел, — отвечает Робер. — Я дома не был целый день. Спокойной ночи.

— За счет заведения, — повторяю я. — Заказывай что хочешь. Две бутылки любой марки.

Он вышел. Было слышно, как он сел в машину и уехал. В ту сторону, где пили Льюк Уилл с дружками, я не глядел. Я стоял и, не отводя глаз, смотрел на другую, опустевшую часть стойки, и мне было страшно и одиноко. Все молчали. Но я шкурой чувствовал: они наслаждаются моим страхом.

— Ты только глянь на него, глянь, — заговорил Лерой. — Во трясется-то, как старый нигер. Эй ты, будешь теперь знать, как старый нигер трясется. Ты только глянь на него, ты только глянь.

Я не повернулся, и тогда он стал подвигаться ко мне вдоль стойки. Заглянул мне прямо в лицо и, тыкая в меня пальцем, заржал во всю глотку. Он упился в стельку, забалдел так, что дальше некуда, — личико круглое, на девчонку смахивает, и губки бантиком, — как тот идиот, что у нас как-то выставляли на ярмарке.