Борис Екимов - Осень в Задонье

Сашка поскреб рыжую щетину, не больно понимая, но ответил:

— Люблю.

— А щи со свининой?

— Конечно, — хохотнул Сашка.

— А баб накачивать? А выпить?

Сашка отвел глаза.

— Иди работай, — приказал Аникей и для Ивана продолжил: — На свободе они сухие корки глодали, водой колодезной запивали. У чеченов бичи дробленку жрут да в опорках ходят, у калмыков в степи — и вовсе в цепях. А здесь им ко-офе… — насмешливо протянул он. — Щи со свининой… Но все равно, самая главная мечта: в склад залезть, где спирт, и напиться вусмерть, а потом — еще и еще. Пока спирт не кончится. А ты говоришь — люди. Я им не раз предлагал: берите любую хату, бабу привезу, живите, как люди… Работайте. Свой скот заводите. Им это не надо. Нет… — сокрушенно вздохнул он. — Люди здесь давно повывелись. Оттого и живем как волки, — а подумав, добавил: — А может, так и надо: просторно, скотину есть где держать, попасов много, косить места хватает. А то бы передрались. Мы на хуторе с Вахидом вдвоем остались. Но уже получается тесно. Я его с лугов выживу, на Венцах тоже попасы на себя буду оформлять. Батя твой правильно говорит: оформлять надо землю по закону, чтобы комар носа не поддел. Не ждать, пока ее под завалинку обрежут, а потом слезы точить. Надо по закону, не скандалить, а бумагу под нос: «Мое, значит мое». Нехай по буграм лазит. Или ищет другое место. И это — надо делать. Я у своих недолго побуду… Еще бы на Эльтон съездить на недельку, — помечтал он. — Там — грязи. Руки бы полечить, по ночам нудят, спасу нет. Ездят туда, говорят, помогает. А я не выберусь никак. Разве можно на этих ахарей хозяйство кинуть? За неделю — в распыл пустят. О чем я и горюю: человека рядом нет. Одного бы, другого, для поддержки. Чтобы отъехать, и душа — не боли. И чтобы от орды отбиваться. Твой братишка, Павел, который год обещает: «Брошу летать, поселюсь… Наведем порядок». Сначала пенсию зарабатывал, потом детей определял: учеба, учеба… А ныне чего?

— Нынче тоже: в Америке, в университете сына учит, — усмехнулся Иван. — Доллары нужны.

— Понятно, — вздохнул Аникей. — Но я все равно верю: Павел приедет. А пока… Ты вот бери и поселяйся на своем поместье. У тебя пойдет, я вижу. И помощники у тебя есть: сыновья, отец, брат. Обустроиться я помогу. Бичей найду, своих дам поначалу. Позарез нужен мне рядом человек надежный, — с какой-то неожиданной болью проговорил он. — Одному трудно. А у тебя пойдет, — еще раз подтвердил он. — И место для скотины самое подходимое: вода — рядом, попасы, и луг заливной — для сена. Все в собственности, твое, все документы на землю. Молодец твой батя. А я вот все собираюсь. Гожу да умом кидаю, какого нет. Надо — не надо, хочется-колется, ныне ли — завтра, а вдруг все возвернется? Ничего не возвернется, — твердо сказал он. — Так что берись. Будешь при своем деле, при своем интересе.

— Со скотиной я не имел дела, — ответил Иван. — Что и как…

— А я имел? Пацаном с хутора увеялся. Профессия — старший мастер кузнечного цеха. Когда приперло, все сумел. Вахид наш был в Чечне директором школы. Ибрагим, который за речкой, на Кисляках, инженером был, в таксопарке. А теперь все мы — знатные скотоводы. Я тебе помогу, хорошего бича дам, для начала. Пойдет у тебя дело. Я вижу. Главное, ты — не лодырь, стараешься. Подумай. Тем более не при делах. Терять тебе нечего. Батю проси и крестного, они — в силах. Помогут, попрешь. А Павел все равно приедет. Я верю. Тогда мы и вовсе… Порядок наведем.

Назавтра Аникей уехал, оставив Ивана «за хозяина», на две недели.

Зимние дни короткие — в заячий хвост. Зато по ночам, в пустом доме деда Атамана, Иван подолгу сидел возле печки. И тогда уже день прошедший словно разворачивался чередой многих дел и забот, порою вовсе мелких, когда у кухарки Веры внезапно кончалось масло ли, соль, а у работников — курево; а магазин — не близко. Или серьезнее, когда поносила свиноматка или корова не могла растелиться.

Но надо всем этим нависало главное: Аникеевы речи. О них думалось днем и ночью, потому что… С одной стороны — заманчиво, с другой — перемена жизни. Даже в поселке с работы на работу без раздумий не перейти. Сегодня — шофер, завтра — охранник; не понравилось — на стройку подался. Такое — для молодых, когда семьи нет. Отряхнулся и пошел. Для человека семейного работу, а значит и жизнь менять нелегко.

Чуть не всякий день Иван навещал свое «подворье» — вагончик добро, что на речке лед крепкий и можно напрямую катить. Он приезжал, оглядывал просторную заснеженную поляну, испятнанную редкими следами малых зверьков да птиц; тропа монаха исчезла, видно, не выдержал, подался к теплу.

Голые деревья, обдутые ветрами меловые обрывы кургана, рдяные да сизые тальники, железный вагончик, в котором на первых порах можно жить. Но для скотины, для птицы все нужно строить на пустом месте. Из чего? И как? Да и где она, эта скотина? Все надо покупать? На какие шиши? В долги лезть? Чем и когда отдавать? Скотина — не картошка. За лето не вырастет. А если не заладится? Был бы один, перетерпел на воде да хлебе. Но жена, сыновья… Их на сухие корки сажать?

Было о чем думать. День заслоняли дела, а вот зимние ночи — долгие. У печки сиди, дровишки подбрасывай. Думай.

В хате — темь, на полу, возле ног — красный отсвет из поддувала; дверцу печки откроешь — живой огонь бликами заиграет на потолке и стенах. В доме и за окном, на воле — глухая зимняя тишь. Сиди и думай.

Старый Басакин приехал неожиданно, среди недели, да еще и внука привез, который, наскоро с отцом поздоровавшись, умчался колесить по хутору, всех проведывая.

— Сам придумал или Аникей подсказал? — о понятном и сходу спросил старый Басакин.

— И то, и другое, — честно ответил Иван. — Хочется, но колется. А батя что?.. Не велит.

— Ты уже сам давно батя.

Начался разговор нелегкий. Старый Басакин, с одной стороны, понимал сына, который не забавы ищет, но своего дела. И хуторская жизнь его не пугает. За два месяца можно ее разглядеть. Но с другой стороны…

— Ты со скотиной дела никогда не имел, — веский был довод.

Иван неуверенно оправдывался:

— Разберусь по ходу. Аникей обещал помощника дать толкового. На первое время, — а потом вдруг на ум пришло: — Твой друг Тутов, — напомнил он отцу. — Смеялись над ним. А теперь?

И вправду на первых порах в поселке смеялись над немолодым уже связистом Тутовым, который подался в фермеры, бедовал среди голой степи, в вагончике, доил коров, продавал молоко. Теперь у него фирменный магазин «Тутовские продукты»: молочное да мясное; а в степи — целый хутор: коровники, амбары, машинный двор, невеликий молочный цех, жилые дома, посевы, большой пруд с рыбою, а посредине всего, на высокой мачте, российский трехцветный флаг. Его далеко видать. Яркий, невыгоревший, потому что часто меняют.