Борис Екимов - Осень в Задонье

А еще она радовалась внешности мужа, его виду: «Ой, ты прямо как с курорта приехал… Поправился, помолодел, — и с хохотком, на ухо: — Жеребчик…»

Иван медлил, не зная, с чего начать разговор серьезный.

Все получилось, как это часто в жизни бывает, нечаянно. Говорили о предстоящем празднике. О том, что надо поехать на хутор за мясом.

— Индюшку зарезать? — советовался с женой Иван. — Или барана? А может, сразу бычка?

— Это все твое, наше? — удивленно спрашивала Ольга.

Ей ответил Тимоша:

— Конечно, наше! Коровы, бычки, овечки, индюки — все наше хозяйство! Разве ты не знаешь?!

— Вы там, гляжу, разбогатели. Прижились. Корни пускаете.

Это было со смехом сказано, шуткою. Иван ответил серьезно:

— Приживаемся. К весне надо бы переехать на свое подворье. С твоего, конечно, согласия.

— На какое подворье? — тихо спросила жена.

И снова ответил Тимошка торопливо, взахлеб:

— На наше поместье! За речкой! Ты что, забыла? У нас еще жеребенок растет. Козлята! Собака Кузя! Кошка! Рыжик — у Аникея. Коровы — на ферме, у Сашки. Козлята, индюки, овечки — у деда. Всех надо собрать вместе, — наставительно произнес Тимоша, — на поместье. И ты с нами поедешь. Будешь коров доить.

Ольга, сыну внимая, пристально глядела на мужа. Иван ее взгляд выдержал, ответил мягко:

— Надо бы, надо… Давай подумаем, поговорим…

— Ты с ума сошел… — сначала прошептала, а потом закричала жена. — Ты совсем сошел с ума! Понимаешь?! Сам сошел и Тимошу испортил. Приманили ребенка. Но с ним-то я разберусь… — Ей иное пришло на ум. — Это все дед! — кулаком погрозила она. — Это его выдумки! Земля ему нужна! Вот пусть и едет туда… Коров доить, с мамой Раей. А вы!.. А мы!.. С места не сдвинемся! И забудьте про ваших жеребят, чтобы я не слыхала больше!

Она не выдержала и заплакала, зарыдала в голос. Обомлевший Тимоша глядел испуганно. Иван обнял его.

И в это время, очень кстати, словно бог ее подослал, объявилась мама Рая, которая сперва испугалась: невесткины слезы, крик; потом принялась по своему обычаю мирить, утешать:

— Ну что вы… Слава богу, все живы-здоровы. Крыша над головой, кусок хлеба… Ругаться не надо. Взрослые люди… Надо спокойно думать, решать. Никто никого никуда не гонит. Спокойно все обдумайте, взвесьте…

Это она умела, мамочка Рая, уговаривать. Но нынешнее оказалось сложным, и ей самой впору было заплакать. Потому что намерения сына, судя по всему, серьезные, с поддержкой отца, виделись ей нелепыми, несуразными и даже страшными: куда-то к черту на рога, одному, в пустую степь да еще заниматься делом, в котором ничего не смыслит. Кошки в доме нет. А тут — коровы, быки, овцы… Бред взрослого человека. Кулаком грохнуть по столу и сказать: «Не дури!» Но характер не тот у мамочки Раи. А еще — старый Басакин. Без него явно не обошлось. Тоже какие-то мечтания на склоне лет: «Вот приедет Павел… Мы с ним тогда…» Никогда он сюда не приедет, напрочь отрезанный ломоть. У старшего сына — голова на плечах, дело в руках. И слава богу. Погостил на Троицу, поглядел, вспомнил детство и юность, повздыхал. И вернулся к своей жизни, которую в полсотни лет уже не меняют. Тем более когда удалась жизнь.

Другое дело — сын младший. Несладко ему. Нужен заработок. И хочется, чтобы работа была по душе. Где такую нынче найдешь в поселке? Но надо не только о себе, но о семье думать, о детях.

Об этом же твердила Ольга:

— Ты о детях… Не о своей прихоти, о детях подумай!

— Вот я о них и думаю. О детях и о тебе, — сдержанно отвечал Иван. — Я ведь не вижу никого: ни детей, ни жены, ни родных. День и ночь в разъездах.

— Устраивайся здесь. Люди работают, живут.

— Как живут? И как дети растут? Ты в окошко выгляни. Возле магазина да у гаражей толкутся. Пьют… Детвора глядит, все видит… Пацаны кружком соберутся, баллончики с газом нюхают. Другие просят: «Дядя, отлей бензинчику…» Тоже — нюхачи. Из шестого дома схоронили мальчишку, донюхался. Я не хочу, чтобы Тимошка таким рос. На хуторе он всему радуется. Вот пусть и растет, с детства работает. Пусть будет здоровое счастливое детство. А потом сам разберется.

— Поздно будет разбираться. Так в коровьем дерьме и останется.

— А в людском дерьме лучше? Воровство кругом, пьянка, наркота…

— А на твоем хуторе — божья благодать. Да там еще хуже. У нас в доме, слава богу, ни пьянки, ни воровства нет. Вот и давай так жить, как жили.

— Жили… Это лишь кажется, что все нормально. Я от порога отъеду, и начинается: обдурить, облапошить, менты, ворье — одно и то же. И так до конца жизни? Мыкаться. На подхвате. По мелочевке. А завтра и это кончится. И у меня, и у тебя — тоже. Мы — безработные, ты пойми это. Перебиваемся, чего-то ждем… — Иван говорил сто раз обдуманное, ясно понятое там, на хуторе, в одиночестве. — Потеряли мы свою профессию, работу. И ее не будет. Ни у тебя, ни у меня. До конца жизни. Мы просто перебиваемся. А впереди — вовсе ноль. Сейчас — в натяг живем. Завтра будет хуже. Потому что конец приходит таким, как я, одиночкам. И ребята наши это скоро поймут. У других — родители хорошо устроились: модная одежда, мотоциклы, каникулы за границей. У наших — харчи в натяг. А на хуторе — есть какой-то, но шанс. Для нас и для детей. Свое дело. И начинать надо сейчас, пока еще силы есть, у тебя и у меня. И пока есть подмога. Это тоже немало.

В его словах была правда. Жена это понимала, но говорила о детях:

— Школы там нет.

— Для Васи — конечно, — прежде обдуманное признавал Иван. — Тем более последние классы. Вася здесь останется. А Тимоше про школу рано думать. Подрастет, как раз дорогу сделают. Говорят, что будет дорога, газ.

— И рай господний, — со вздохом продолжила Ольга. — Для трех старух, какие свой век доживают.

— Аникей живет, не жалуется?

— Один кукует. Ни жену, ни дочек туда не тащит. Они в городе.

— На лето приезжают.

— И той же дорогой уезжают. Но хотя бы дорога там есть. Чеченят в школу возят. А ты куда нацелился? Вовсе к волкам, за речку. Туда лишь на вертолете… И с чем ты туда подашься? С двумя коровенками? А жить где? В ржавом вагончике?

— Отец обещает помочь.

— Чем? Помочь выпихнуть? А что дальше? К корове не знаешь, с какой стороны подойти.

— К машине, к торговле привык: от моря до моря, всю страну исколесил. Когда приперло. Как и ты: страховой агент, бывший инженер-конструктор. А с коровами ты справишься, — усмехнулся Иван. — Ты же у нас хуторская.

— Хуторская. Поэтому и не хочу туда лезть. Потому что знаю…

День да другой тянулись разговоры. Ольга не сдавалась. Старшие Басакины не вмешивались. Отец сказал коротко: «Поможем. Будем помогать. Но решать вам». Мама Рая и вовсе не знала, чью сторону взять: страшно ей было.

Порой разговоры сменялись тягостным молчанием, которое не мог разорвать даже Тимоша. Он раз-другой сунулся было с обычными речами: «Рыжик… Кузя…» Мать жестко обрезала его: «Смолкни!» Он смолк, что-то поняв; на отца он глядел сочувственно, на мать боялся глаза поднять.