Борис Екимов - Осень в Задонье

Иван, зная характер жены, на время отступил. Он возился с машиной, подлаживая ее. На «лошадку» какая-то, но надежда. Другой работы в поселке не будет, тем более в зиму, когда съеживался рынок, заканчивались ремонты да стройки домов, старенькие легковые машины дремали в гаражах, не нужен им до весны «авторемонт» да «шиномонтаж».

Это знала и Ольга: работы в поселке нет и не будет. От всех заводов и производств одни заборы остались. Новое — лишь магазины.

Охранник ли, сторож — главная для мужиков профессия. Молодым — в армию, на «контракт». Но основное — «отъезд»: областной центр, а лучше — Москва, Питер, Кавказ. У кого есть родные ли, знакомые на Севере — можно там попытать. В «отъезде» обычно обещают много, платят — не густо. И конечно, от семьи и дома отлучка. В Питер да Москву семейным табором не поедешь. В подвалах да подсобках ютиться могут лишь вовсе безответные таджики да киргизы. Их много и много теперь. Даже в здешних краях объявились.

Что до прежней работы мужа, в ней, конечно, завидного мало. Ольга ездила с ним, помогая. Кое-что он порой рассказывал, жалуясь. Но еще больше таил, не желая родных расстраивать. Но на жизнь зарабатывал. В основном в теплую пору. Зимой перебивался заказами и заработками случайными. В такое время Иван маялся, стыдясь своего безделья, безденежья. В глазах жены чудились ему укоры. Ольга все понимала. И боялась лишь одного: не сорвался бы… Вон их сколько… По двору и поселку бродят, возле магазинов, у гаражей отираются, заливая тоску-печаль.

Спасибо старому Басакину да брату Якову: в такую пору они помогали, подыскивая заказы.

Лишь ранней весной появлялась работа: цветы с юга, первые овощи. Но все это: дороги, рейсы, рынки да базы, краснодарские, ростовские, московские — от семьи и дома далеко. До поздней осени.

К этой жизни уже привыкли, хотя взрослые понимали зыбкость этого ремесла. Как, впрочем, и всякого другого ныне, того же Ольгиного: страховой агент, беготня, уговоры да просьбы. Инженер-конструктор второй категории.

День да другой Иван с машиной возился, но потом не выдержал и взмолился:

— Оля… Дай мне два-три года. Не получится, тогда твоя воля: куда пальцем укажешь, там и буду работать до конца жизни. Слова поперек не скажу. Но сейчас давай попытаем. Я изо всех сил буду стараться! — клялся он. — Должно получиться. Ведь работают наши: в станице, на хуторе… Пойми, это будет не временное, как сейчас, а для всей жизни. Для нашей жизни и для детей. Тем более отец поможет, Аникей — рядом. Я буду стараться, поверь мне…

Ольга долго молчала, глядя на мужа, понимая его и жалея, потом выдохнула:

— Страшно…

Иван поверил: ей действительно было страшно за него, за себя, за детей. Он обнял жену, и Ольга поддалась его ласке, но вдруг отстранилась и сказала твердо:

— Одного я тебя туда не отпущу.

Сказала и, когда пришел срок, обещание выполнила.

Она неделями жила с мужем, оставив старшего сына на попечение свекрови; Тимошку таскала за собой. Она не только бабьими хлопотами занималась: стряпней да уборкой, но с первых дней стала доить коров, вспомнив свое хуторское детство да юность, на пастьбу скотину гоняла, на водопой, управлялась с молодняком — словом, как и положено хуторской бабе: работа от темна до темна.

Она и первого теленка приняла, считай, спасла от гибели корову и малыша.

Это была памятная ночь, о ней вспоминали, рассказывали, дивились. Ольга похохатывала: «Мы — хуторские…»

Рябая невеликая коровка своим первым телком никак не могла опростаться. Целый день мучилась, наконец легла. Возле нее ходили, глядели и только.

Пришла ночь. Зажгли фонарь. Корова лежала на боку, тяжко дышала, уже и глаза закрыв. Порой она напрягалась, и объявлялся теленок. Но только светлый нос его. Ноздри шевелились, значит — живой. Нос… Порой даже глаза, осмысленные, живые. Но дальше дело не шло. Ножек не было видно. А без них — никак.

Возле коровы в кругу фонарного света собрались все: Иван, Ольга и главный «спец» по скотине — рыжий Сашка, отряженный своим хозяином на подмогу. Но чем помочь?..

Поодаль, возле дверей коровника, вовсе во тьме, на тюке соломы Тимошка носом пофыркивает, обиженный, что не пускают ближе.

— Ну, она разродилась? — временами спрашивал он. — Теленок появился?

Ответа нет, значит дело понятное.

Ольга корову уговаривала; жалея ее, по голове гладила:

— Ну поднатужься, миленькая… Ну постарайся.

Иван лишь вздыхал огорченно. Зато Сашка глаголил вовсю, ругаясь:

— С такими коровами… Недомерки! А в «охотку», под быка лезут, как нынешние девки, неоперенные. Сама — телушка, а от нее телка хотим, — и решительный вывод: — Прирезать, пока не поздно. А то будет махан — праздник собакам.

— Не надо прирезать! — обрезает его гневный Тимошкин голос из тьмы. — Нам мясо не нужно. Нам корова с теленком нужны!

— Мы раньше, на колхозной ферме трактором таких тянули, — вспоминает Сашка. — Петля… Трактором как дернешь. Вылетает как пробка.

— Не надо трактором! Ему будет больно! — не соглашается Тимошка.

«Тебя самого, видно, трактором дергали», — подумала Ольга, а вслух спросила:

— Неужели нельзя помочь? Ты же столько лет при скотине. Специалист.

Польщенный Сашка объяснил:

— Подправить бы можно. Ножки передние вытащить, к голове. Тогда пойдет. Но она — недомерка. А у меня лапа, гляди, — показал он большую лопатистую руку. — Не пролезет.

— Давай я попробую, — вызвалась Ольга, понимая, к чему дело идет: ни телка, ни коровы, и это — первый отел, начало. — Давай попробуем, попытаем.

И у нее получилось. С теплой водичкой, с мылом. Сумела сыскать копытца, к головке подвести. Корова, что-то поняв, стала усиленно тужиться. И теленок вышел. Живой. Его обтерли, подсунули мамке. Она шумно обнюхала малыша, заурчала громко, утробно и еще лежа, лишь перевалившись на грудь, принялась его вылизывать.

— Он разродился? Живой?! — спросил Тимошка.

— Живой!! — хором ответили ему.

Бычка так и назвали — Живчик.

Ольга жила на два дома, приезжая и уезжая. В поселке — квартира, старший сын. На маму Раю, конечно, надеялись, на деда, но душа болит: ведь у мальчика — самый возраст, как говорят, переходный, опасный, много соблазнов, особенно в нынешнее время. И свою работу в Госстрахе, пусть и внештатную, Ольга не оставляла: потерять ее легко, другую сыскать будет трудно. А нынешнее — зыбко. Надолго ли? Поэтому и старалась успеть везде.

А на поместье работы прибавлялось. Отъемных телят старый Басакин привозил. Малышня недельная. С ними много возни: в тепле держать, вовремя молоком поить — мамки-то рядом нет, отъемыши, сироты. Свой приплод появлялся. С молодняком охотно занимался Тимошка: кормил, чистил и холил.