Борис Екимов - Осень в Задонье

— Растешь, Эльбек … Расти… — а потом, недолго перемолчав, продолжил, переиначивая прежде обдуманное: — Вахид, я понимаю тебя. Давай так решим. Бери и правое крыло Басакинской балки. Кайдал, Белый колодец, Скородин бугор до Обрывской балки. Этого тебе — за глаза хватит. И пасти, и косить. Но… — предупредил Аникей. — Всю эту землю нынче же оформляй по закону. Ты — сосед надежный, проверенный, с тобой мы всегда договоримся. А других — не хочу. Даргинцев, азербайджанцев, какие на Венцах грызутся: кто кого выживет. И куда пойдут они? Ко мне или к тебе под бок? Не надо. У нас своя беда подступает. С Ибрагимом, сам знаешь, мы жили и жили, друг друга не трогали. А завтра его не будет. Асланбек — старший. С ним как разговаривать? — спросил он напрямую.

Вахид лишь вздохнул, отводя глаза.

— Ты вздыхаешь… — понял его Аникей. — А Ивану впору уже плакать или за ружье браться. Так что землю давай оформляй, пока за нас другие не оформили. Мне — мое, тебе — твое. И будем житьи работать дальше. Правильно я говорю, Эльбек? — щекотнул он пальцем мальчонкуи позавидовал: — Мне бы такого помощника.

— Дочки народят, — упокоил его Вахид.

— Посмотрим … Дай бог, конечно… Но вот кого народят? Это еще вопрос.

Увидев, поняв, что разговор у мужчин завершается, Зара подошла ближе и пригласила:

— Заходи. Чаю попьешь.

— Спасибо. Как-нибудь другим разом, — отказался Аникей и пошел к себе.

Разговор с Вахидом, на который он решился не сразу, все же состоялся. Все, вроде, сделал, по совести, по-людски. Хотя нужно ли нынче «по совести», это еще вопрос. Но душе спокойнее. И стало думаться об ином. О дочерях, о жене. С неохотой они сюда приезжают. Даже в пору отпусков и каникул. А если и приезжают, то проку от них — лишь поглядеть на дочек да порадоваться: большие уже, здоровые, красивые.Но — городские. И к тому же — бабы. Потому и вздыхал порою, глядя на Тимошу, на Вахидовых ребятишек. Последние — это уж точно отцу подмогаи продолжение рода и дела здесь, на хуторе, на земле.

На гул далекой машины Аникей обернулся, увидел на холме желтый школьный автобус, который остановился наверху, убоявшись хуторских колдобин и выпустив двух школьников — Вахидовых сыновей, которые взапуск помчались вниз, к своему дому. Помощники … Недаром Вахид бичей не берет. И к школе сыновей не больно принуждает. Главное дело — работа, она — немалая: две сотни коз, отара овец, того больше, да крупной скотины три сотни голов. Коров два десятка дойных. Ребята доить матери помогают. А уж пастьба — это основное. С малых лет. Уже привыкли. Старший сын Умар лучше отца свою скотину знает.

Школьный автобус, своих сыновей увидели и отец с матерью. Зара покликала старшую дочь Балкан, чтобы стол готовила к обеду.

Вахид остался у машины, усадив малыша Эльбека на сиденье. Надо было закончить дело.

А думалось ему о разговоре с Аникеем. Стороной он уже слыхали догадывался, к чему клонится дело во временах нынешних. Конечно, хорошо, что Аникей сказал все в открытую. Но ведь пришел не советоваться, а объявить свою волю и свое право: «Басакин луг — беру… Скуришки, Зимовник, Солоное, Кайдал — всеберу…» Какаятам тысяча, там две тысячи гектаров, если не больше. А Вахиду — бугры да балки, и тех — в обрез.

Басакина балка, конечно, просторная. Хорошиепопасы, водопой. И косить можно. Но это — в натяг и лишь для одного хозяина, для Вахида. А ведь Умар, Зелимхан уже взрослые. Их надо отделять. А за ними, незаметно: Алвади, Адам… Куда им деваться? Басака все под себя гребет: землю и воду. Рядом, за речкой, брата поселил. Не зря Ибрагим забеспокоился, хотя у него и соседей нет. Тем более — полигон рядом, паси да паси. Но он не зря опасается, старый лис. Он понимает, видит наперед, заботясь о сыновьях.

Земли вокруг вроде много. Кажется, что много. А на Венцах сначала до мордобоя, потом до ружей дело дошло. Двум хозяевам стало тесно. Земли вроде много, но и людей прибывает: дагестанцы, азербайджанцы, курды … Много, много людей стало.

За летним обеденным столом во дворе Вахида разом уселись семеро. Зара и старшая дочь Балкан по обычаю кормили семью и лишьпотом сами за еду принимались. Так положено в чеченской семье.

В роду казачьем, донском, тоже от века, велся такой порядок: хозяин дома, старики, дети — за столом. Хозяйка — на ногах: поднеси да унеси.

Нынче на басакинском дворе обедать сели вдвоем: хозяин да гость — Тимоша. Кухарка Вера их потчевала. У мальчика аппетит был хороший; а вот Аникею будто неможилось. Видно, недоспал он. А еще — разговор с Вахидом: нужный он был или наоборот? Совесть, конечно, совестью, но может, лучше было бы перемолчать, а потом перед свершившимся фактом поставить. Сосед он, конечно, хороший. Но все равно — чужой. И что у него в голове, знает лишь Бог, но вернее, Аллах. А значит, это вообще темный лес. И зря, наверное, сказал он про Асланбека, потому что свой своему поневоле друг. Чеченец — чеченцу. Казак — казаку. Но где они, эти казаки? На Ивана — надо прямо сказать — плохая надежа. Павла бы сюда, военную кость … Но он все только обещает: «Отлетаю … Поселимся». Обещал на Троицу обязательно быть. Чтобы Поклонный крест воздвигать да заложить часовню. Тогда надо будет поговорить с ним всерьез. И конкретно.

Но это уже потом, на Троицу, а теперь нужно побыстреес землей дело решить. Потому что у того же Вахида неизвестно что в голове. Так что надо спешить. СтарыйБасакин прав.

Назавтра, поздним утром, Аникей тронулся в путь. Вослед ему, погодив недолго, ушла с хутора и зеленая «Нива» Вахида. Аникею предстоял путь обычный: станица, потом райцентр. Вахид же направился в другую сторону: пустынной степной дорогой, потом, тоже не больно езженным, старинным Гетманским шляхом к далекому хутору Ерик, к единственному хозяину его — Бородатому Джабраилу, которого знали и почитали все. Надо было посоветоваться. Свой своему поневоле друг, особенно на земле чужеватой. Старый Ибрагим беспокоится. У него Асланбек и Муса. У Вахида — Умар, Зелимхан, Алвади, Адам, Эльбек… Кто о них позаботится, кроме родного отца, пока он жив.

На тот же день готовился к поездке в райцентр и старый Ибрагим, но подвело здоровье. Пришлось переждать. И только в конце недели он оклемался. Поехали.

За рулем — Асланбек. На заднем сидении — его жена с длинным списком базарных да магазинных забот; рядом с ней четырехлетний Ибрагим — дедов баловень, для которого эта поездка — редкостный праздник. Даже не больно людная станица, через которую проезжали, ошеломляла мальчика множеством домов, огромным, двухэтажным зданием школы. Потом был автомобильный мост через Дон: с разгона, с горысловно в небо взлетали; земля и синие воды оставались далеко внизу. Малое сердечко от испуга екало. Хорошо, что мама рядом. К ней прижмешься — и не так страшно. А потом, когда в поселок приехали, вовсе глаза разбежались: дома и дома тянулись чередой нескончаемой; машина за машиной мчались навстречу и тоже бесконечно, несчетно. Было интересно, но жутковато. Выйди из кабины — и с налету собьют, раздавят. А могут и вместе с машиной раздавить. Большие, даже огромные грузовики-фуры, несутся с гулом. Невольно прижмешься к маме… «Ты чего, Ибрагим? — спрашивает она улыбаясь. — Боишься?»