Илья Павлов - Зеленая лампа

— Бабуля! — сказала она, и земля побежала-потекла из-под ее ног. — Бабуля, ты же обещала!

Кто-то разворачивался, заподозрив неладное. Совсем рядом мелькнуло встревоженное лицо Натахи, но остановить Свету все-таки не успели.

— Бабу-уля-аа! Бабулечка!.. — закричала внучка и в два прыжка очутилась у края могилы, тут же исчезнув с глаз приехавших на кладбище. Их было человек пятнадцать, не больше. Священник охнул, некоторые отпрянули назад. Первой среагировала Натаха: забыв про дорогой черный костюм, она бухнулась на колени у края прямоугольной ямы.

— Вы чего стоите?! — закричала она парням из агентства. — Помогайте давайте! Господи, Света, Светик!

Девочка лежала поверх красной крышки без движения. Не выдержав, Натаха тоже сиганула вниз. Бледный священник принялся креститься сам и крестить могилу.

То, что происходило потом, Света знала только по рассказам Натахи — как ее достали из могилы — грязную, мокрую, почти без сознания; как пытались привести в чувство; как везли на машине в больницу. Борисова через несколько недель в подробностях живописала эту картину и Свете, и Татьяне Федоровне. Не говорила она лишь об одном — по крайней мере, от своей новоиспеченной приемной дочки Натаха постаралась это скрыть, но бывшей учительнице математики проболталась-таки (та не смогла прийти на похороны: грипп).

— Мы, когда ее вынули, — Светик уж не дышит. Я с отчаяния двинула ее ладонью по лицу, а у ней — судороги пошли по всему телу. Мы с ребятами понесли девчонку в мою «Киа», и тут я слышу — какой-то крик сзади. Оборачиваюсь — а гости врассыпную! Кто-то стоит, разинув рот, а кто-то — пошел-побежал назад, к автобусу. Вот веришь, Татьяна Федоровна? Я бы сама не поверила, если бы собственными глазками это не увидела: крышка от гроба, которую при мне прибивали, лежит наверху — на соседней могиле. Вот будто ее кто-то выбил изнутри, понимаешь? Священник тоже не выдержал и уехал минут через пять. И деньги так и не взял потом. А те, из агентства которые, потом снова заколачивали. Как уж они там — доставали ли гроб или в могилу лазили, я не знаю. Я же Светика отвозила в больницу. Но факт — налицо! Кого хочешь можешь спросить. Такие вот пироги со блинами…

— Так… — растерянно шептала в ответ Татьяна Федоровна. — Бабку-то проверяли? Как же это?

— Проверяли, — махала рукой с дымящейся сигаретой Натаха. — Мертвее мертвого — там уж запах.

— Так а как же это? Воздух, что ли, сжатый?

— Воздух сжатый?! — Борисова гоготнула. — Вы о таком когда-нибудь слышали? Да какой воздух!.. Она это сделала, точно говорю…

— Кто? — бывшая учительница почему-то посмотрела в сторону.

— Кто-кто… Светик наш! А то непонятно. Кудесница светловолосая. Ладно, вы только ей не говорите! Татьяна Федоровна, умоляю, смотрите не ляпнете! А то ведь еще, не приведи Бог, придумает чего-нибудь. На кладбище побежит дурочка — я её знаю, поверьте мне…

Борисова принялась собирать документы на опеку чуть ли не на следующий после похорон Марьи Петровны. Натаха и ее шестнадцатилетняя опекаемая пока жили раздельно: никто никуда не торопился. Об этом попросила сама Света.

— Ты деваха самостоятельная, — не возражала старшая подруга. — Давай пока по-прежнему: звони, пиши, забегай. Я всегда на связи, ты же знаешь. Если станет муторно одной — переедешь за один день. Ноу проблемс. Не боишься одна-то ночевать?

Светик отрицательно мотала головой.

— Ты хоть ешь что-нибудь? — Натаха поворачивала ее за плечи в разные стороны. — Ты посмотри, как похудела! Давай в кафе съездим, а? Ну или хошь — шмотки тебе куплю новые?

Светловолосая не поднимала глаз и просила, чтобы ее оставили в квартире бабушки — хотя бы до лета.

— Мне к ЕГЭ так легче готовиться: никто не мешает, — придумывала девчонка на ходу. Она и правда похудела — буквально за несколько недель и стала похожа на ту шестиклассницу, которую когда-то сбил торопившийся на железнодорожный вокзал таксист.

Директор «Домсервиса» здорово переживала, винила себя в том, что Светик не хочет к ней переезжать.

«Боится она, наверно, меня… Нрав у меня крутоватый — уж кому, как не ей, это знать…» — вздыхала Натаха, оставаясь вечерами одна-одинешенька в своей большой двухкомнатной квартире с темно-красным диваном и розовым кафелем в ванной.

Сердце у Натахи немного успокоилось лишь после того, как у светловолосой в «хрущевке» появилась Белка.

— Я же тебе говорила про нее, теть Наташ, помнишь? Колька Фомин из параллельного класса переезжает — и вот ее хотели усыпить. А я как ее увидела, так сразу поняла — моя это собака, моя родненькая, — глаза у внучки Марьи Петровны впервые за последние несколько недель засветились радостью, и Натаха мысленно благословляла всех Колек Фоминых на свете и заодно его престарелых родителей.

В предках у Белки были и ретриверы, и немецкие овчарки, и Бог знает кто еще. Получилась большая дворняга самых благородных кровей — с длинной серо-белой шерстью, которая лезла с нее, словно у верблюда во время линьки.

— И до чего ж красивая собака! — нахваливала Белочку Татьяна Федоровна в комментах к фотке, которую Светка выложила в ВК на личной страничке. — Хоть в фильме каком-нибудь снимай.

Внучка Марьи Петровны с ней была полностью согласна. Она каждый вечер вычесывала у старой дворняги шерсть, баловала ее новыми игрушками и с удовольствием гуляла с ней по вечерам. У Белки, как и у ее хозяйки, мигом образовались свои странные привычки. Например, каждое утро у них превращалось в целый ритуал: девочка потягивалась и спускала правую руку с постели. Там ее уже поджидала лежавшая на спине собака, с поднятыми кверху передними лапами. Светик слегка ударяла ладошкой черные подушечки с когтями, Белка в ответ делала то же. Так они играли минут пять и лишь потом молодая хозяйка шла умываться.

— Я, теть Наташ, если так не сделаю — она прям обижается, представляете? Считает, что я чуть ли не преступление сотворила!

— Избалуешь ты ее! — гоготала Натаха, слушая приемную дочку по громкой связи. Руки ее в этот момент рисовали подписи под банальными отписками для надзорных органов. — Хотя чего там баловать: собаке уж девять лет, ее воспитывать поздно.

Другая странность Белочки — беспричинный лай, если она замечала, как Светик совершает то, что бабуля называла «потяготины». Собака терпеть не могла, когда девочка «пила солнышко», и ругала ее на своем собачьем языке. Девчонка в ответ пожимала плечами:

— Я же не ругаю тебя, когда ты таскаешь бумагу из туалетного ведра или лижешь у себя там, где ни одна приличная дама лизать не будет! — выговаривала она в ответ Белке и пряталась от нее на кухне. Но собака продолжала басовито ругаться и в этом случае — до тех пор, пока Светик не переставала тянуть к окну свои похудевшие руки.