Илья Павлов - Зеленая лампа

На этих словах раздались аплодисменты, но не аплодисменты одобрения и восхищения, а угодливые начальству хлопки-намёк: хватит, ты вышел за рамки, ты насторожил Первых Лиц, ты портишь торжественное мероприятие. Но у большей части сидящих в зале не нашлось воли для каких бы то ни было рукоплесканий.

И Владимир Иванович с мудрой горечью окинул взглядом публику, склонил седую голову и покинул сцену. Клочкову было неприятно и стыдно, что так уходит Учитель. А еще он пожалел, что тоже мог бы стать учителем, но в свое время свернул с этой дороги и пошел не туда.

Сегодня Его Мяучество взирал на просторы Котовасии не столь безмятежно и бесстрастно. Он наблюдал за картиной весны, взгромоздившись на перила балкона. Его с окружающим миром уже не разделяло оконное стекло, а лишь высота пятого этажа.

И вот что подумал Кот Батон: коварная вещь — оконное стекло. Вроде всё видно, а пройти сквозь него невозможно. А это — уже ограничение свободы Верховного Правителя всех котов, кошек и котят. Давно подозревал, что людишки, существующие только для того, чтобы служить мяукающему сообществу, чтобы холить, лелеять и лайкать усатых-полосатых, что-то задумали и ведут тайную самостоятельную политику. Поступали даже сигналы с мест — я их слышал в открытую форточку — о вопиющих фактах кошачьей бездомности, голода, холода, издевательств. О притеснениях со стороны собак. Якобы многие соотечественники вынуждены ютиться по подвалам, влезать на деревья, добывать себе корм насущный в виде охоты на мышей, поеданием тухлой рыбы. Фу-фу-фу. Мяукающий сосед этажом выше поведал ужасающую автобиографическую историю о том, что его отнесли к садисту-ветеринару, и тот над ним сотворил такое, что не выразить никаким воплем боли и отчаяния. И самое обидное, что этот выскочка тоже считает себя Правителем Всех Котов, только Мурзиком Пятым. Ну какой из него Правитель? Во-первых, со Сверхкотами так не поступают, и если слуги устраивают бунт и, свергнув, глумятся над тобой, то значит ты, Мурзик, (имя вообще ни разу не царское!) недостаточно привлекателен, упитан и влиятелен. Во-вторых, Правитель Котовасии должен быть один, и это, несомненно, я… Или уже сомненно?

От этой мысли он чуть было не потерял равновесие, и едва сбалансировал хвостом и толстым задом. Ух, чуть не полетел вниз. А всё из-за этих вредных мыслей, из-за этой подорванной уверенности в своем могуществе и смысле мироздания.

Батон с жадностью и любопытством вдыхал теплый воздух майского вечера и смотрел, как рядом над шевелюрой берёзы резвились, как маленькие моторчики, жуки. И так захотелось броситься за этими жуками, преодолеть пропасть между балконом и берёзой, попасть раз в жизни за пределы квартиры, замутить с какой-нибудь свободной кошкой, посмотреть, как эти бродяги-бомжи на мышей охотятся. Сожрать что-нибудь, пусть противное, кроме сухого корма из пакетика…

Он этих мыслей и чувств Правитель Котовасии едва не потерял сознание. Он снова чуть не оступился и не упал с пятиэтажной высоты. Когти впились в балконные перила. Боязно. Говорят, коты всегда приземляются на лапы. А как это на самом деле, кто знает… Но что там, в этом забалконном мире? Это здесь ты царь и котобог, а там кто?! Нет, нас и тут неплохо кормят. Каждый день, два раза, а то и три. Есть уверенность в завтрашнем дне, в гарантированном содержании, в социальном, как выражаются слуги-людишки, обеспечении.

Всё, прочь с балкона. Долой соблазны.

Ух, разволновался, сердечко трепыхается, как птичка, хвост трубой.

Спрыгнув с перил, грузно, как мешок с зерном, Кот Батон отправился лежать на любимое кресло. Вскоре он заснул и увидел дивный сон.

Клочков проснулся необычайно для себя рано — ещё не было четырех. За окном вполне светло, день в мае это вам не то что в унылом ноябре. Соловьи сходили с ума, свежая зелень настраивала на хорошее. Он полежал с открытыми глазами, Батон учуял, что Павел Петрович не спит и вскочил на кровать, чтобы его погладили и покормили. Но даже кот был несколько удивлён, обычно его людской опекун цеплялся за сон до последнего, не хотел вставать, разочарованно отключал будильник с видом невольника.

Клочков встал, окончательно взбодрился холодной водой. Не зря русская пословица гласит «Утро вечера мудренее». Мысли с рассветом ясные, логичные и легко находимые. А думать было о чём, потому что неожиданно Клочков задал себе вопрос «Что делать?». Ещё вчера бы он сказал: «Как что? Ехать на работу, мучиться, ждать отпускных или премии». Сегодня утром у него не было ответа на этот вопрос.

Клочков почаёвничал, надел привычный костюм, сдавил горло галстуком. «Как это было бы символично — повеситься на таком атрибуте официального внешнего вида — галстуке. А вот хрен вам, не дождетесь!». Чувствуя прилив сил и смелости, даже безрассудства, Павел Петрович взял свой портфельчик, сел в прихожей, словно перед дальней дорогой.

— Ты чего? — спросила удивленно жена.

— Сегодня надо пораньше, сегодня надо, ответственный день, — отозвался Клочков и решительно встал.

До министерства он решил дойти пешком, хотя расстояние было немаленьким — три с половиной километра. Но как не хотелось ехать на маршрутке №56, слушать ретро-радио…

По сути, он разучился за эти годы ходить: дома — сиди, на работе — сиди, в транспорте — сиди. Если бы Клочков был изначально рекой, то к сегодняшнему времени он бы заболотился, загнил, стал источать затхлый запах. Когда-то Клочков спокойно и связно изъяснялся, теперь же — слегка заикался, слова будто спотыкались, то и дело появлялись неотвязные «эт самое», «в общем», «типа». В сознании прочно засел язык документооборота. Вместо «Надо прогуляться, весна, погода чудесная» мозг выдавал «На основании соответствующих, эт самое, погодных условий и типа чрезвычайной задолбанности на работе назрела необходимость покинуть пределы квартиры».

Клочков шёл легкой походкой, дышал весенней новизной и глазел по сторонам. Он поймал себя на том, что и «глазеть» он отвык и разучился. Ну а что: из маршрутки №56 виды всегда одинаковые. Говорят, у человека падает зрение, когда он смотрит на мир без интереса. А если ему вообще и жить неинтересно, то у него, наверно, всё атрофируется. И как потом себя реанимировать?

И Клочков начинал догадываться — как…

У подъезда убирался дворник, Павел Петрович его поприветствовал. Долгожданная листва распустилась, вот-вот зажелтеют звездочки одуванчиков. Навстречу попадались люди с добрыми лицами — в маршрутке народ был обычно озадаченный, сосредоточенный и неприветливый. А ведь это счастье — просто идти пешком! Кровушка бегает, сердце стучит, мысль работает. Клочков сейчас осознал, что ещё несколько лет сидения за компьютером — и он станет горбатым, и это не считая букета приобретенных на нервной почве хронических заболеваний. Тьфу, какие фигуры речи гаденькие — нервная почва, букет заболеваний. Или так: букет заболеваний на нервной почве…