Хелен Джонс - Если ты мне веришь

Люсинда неохотно повернулась и взглянула мне в глаза. Она была сонной и уставшей после, по всей видимости, неудавшегося дня, но все же сил на уборку у нее всегда хватало, что меня очень удивляло. Будто уборка давала некую энергию высокому силуэту Люсинды, но она хотела большего, поэтому — то и переставляла вещи с места на место. Такая версия бы точно объяснила страсть к уборке тетушки.

— Ага, — вяло протянула она и прошла в гостиную, чтобы взять свой плащ, оставленный ею там еще с обеда.

Не знаю, что тогда мной управляло. Это была словно какая — то неведомая мне ранее сила, которая тянула меня в парк. Я ждала чуда. Того чуда, которое я видела изо дня в день. И мне не терпелось поделиться этим чудом с тетушкой. И пусть даже, идя в парк, она выглядела неважно, казалось, она даже постарела на несколько лет, что меня огорчило. Но я быстро забыла эту горечь, как только мы зашли, наверное, в самое важное для меня место.

Да, тот парк я и до сих пор считаю своим самым главным, самым родным местом. Обычно люди называют родным местом свой дом, но со мной дела обстоят немного иначе.

Я чуть подпрыгивала возле тети Люсинды, чтобы хоть куда — то деть ту энергиию, которой со скоростью света вдруг наполнилось все мое тело. Тетушке явно не нравилось все это. Ни сама затея, ни мое беспричинное счастье.

Она огляделась, будто впервые увидела это место. Я точно знала, что каждый раз Люсинда проходила мимо парка на работу. И я уверена в том, что порой она сюда заходила, чтобы просто прогуляться одной в тишине.

Я точно знала, что Люсинда одна из тех, кому проще быть одному, без кого — либо. Ей нравилось сидеть в тишине, нравилось думать, молча убираться. Поэтому мы редко разговаривали с тетушкой. Разве что, она звала меня на ужин, или же я сообщала ей то, что еда давно приготовлена. Но больше всего меня удивляло в ней то, что Люсинда никогда не жаловалась на свою жизнь. Эта женщина изрядно уставала на работе, часто я видела ее оухшие от слез глаза и без сил повисшие вдоль тела руки.

Люсинда предпочитала держать все в себе, хотя я точно знала, что в какой — то момент это «все» должно было вырваться наружу.

Именно из — за того, что Люсинда вела довольно — таки отстраненный образ жизни, я и думала, что парк понравится тетушке.

Это было поистине райское место. Тишина. Только слышно как шелестит жухлая листва, разгоняемая ветром. Он нес листву куда — то ввысь, давая им надежу, что они вот — вот увидят этот мир с высоты полета птичьего. Но потом он безжалостно швырял их об землю, словно насмехался над ними и гордился своим превосходством.

Так, ветер довольствовался тем, что может разрушать чужие мечты и надежды, подумав о чем, мне стало крайне противно. Но ветер не мог совладать, ни со мной, ни сЛюсиндой. И тогда уже я, гордо задрав голову, безмолвно насмехалась над ним.

Когда тетушка снова взглянула на меня, ее лицо мне уже не казалось таким увядшим, как несколько минут назад. Она даже смогла улыбнуться мне:

— Ну и где он, Кристен? — едва слышно проговорила она и снова подняла голову вверх, чтобы взглянуть на то, как падают сухие листья, лишаясь жизни.

Я повернулась вокруг себя несколько раз, чтобы убедиться, не пришел ли гость, но так и никого не увидела.

— Нужно подождать, — сказала я и присела на ту лавочку, на которой я последние вечера сидела в ожидании. Люсинда послушно присела рядом, укутываясь с головой в плащ:

— Здесь довольно прохладно, — все также тихо проговорила она и притворно застучала зубами.

— Бывало и холоднее, например, вчера, — я резко вздернула голову, стараясь казаться выше тетушки, но когда она на меня посмотрела с хитрой ухмылкой, я тут же приняла свое прежднее положение.

— Так здесь ты пропадаешь каждый вечер?

Я кивнула и заметила, как лицо Люсинды превращается в нечто похожее на лицо первокласнника, который никак не может понять, откуда берутся белые кристаллики, падающие с неба. Мне это даже понравилось. Но тетушка, явно была этим недовольна.

— И что же ты здесь делаешь часами? — она действительно не понимала, от чего меня сюда тянет, словно магнитом. Я и сама объяснить толком этого не могла. Но когда жизнь медленно течет в одном направлении и вдруг резко меняется, открывая что — то для тебя новое, ты уже не можешь остановиться. Ты уже не хочешь возвращаться к преждней жизни. Ты об этом и не думаешь даже, наслаждаясь тем, что тебе подарила судьба. И, возможно, ты не благодаришь ее за это каждое утро, только пробуждаясь, но все же где — то в глубине души ты безгранично рад тому, что ты не просто существуешь в этом мире.

На заданный тетушкой вопрос, я совершенно не знала, что ответить. Если бы снова повторилась о летающем коне, о том, что я каждый вечер летаю над городом глядя вниз, что каждый вечер я также могу раскинуть руки, подобно птице, она, конечно, мне не поверила бы. Но и то, что я сижу просто в тишине здесь, в парке, в полном одиночестве, тоже не внушает особого доверия.

Я посмотрела на Люсинду. Она, кажется, совсем не ждала от меня ответа, чем очень обрадовала. Тетушка, что есть мочи, вытянула худощавые ноги вперед, чтобы хоть как то размяться, и с великим наслаждением любовалась на макушки старых деревьев.

— А тут и вправду удивительно, милая, — уже громче проговорила она, — словно действует успокаивающе на весь организм. Ты была права: я просто обязана была посидеть здесь хоть несколько минут.

После этих слов, Люсинда потянулась и достала руками колени, а затем резко разогнула спину, всматриваясь в меня.

Я согласно закивала головой, хотя цель нашей прогулки и заключалась в совершенно ином.

— Ну, так, идем домой? — Люсинда посмотрела на меня все с тем же детским лицом, но уже беспечным. Словно все проблемы вмиг ушли, а если некоторые и остались, то тетушки не было никакого дела до них. Это ее ни касалось. Может, она бы тогда и не вспомнила, что такое проблемы вообще. Поэтому этот парк был действительно волшебным.

Люсинда не стала тогда спрашивать, где же то, зачем мы пришли. Она не стала смеяться надо мной, не стала плакать за меня. Наверное, она специально не придала моим словам никакого значения, считая, что этим лишь испортит совсемтную прогулку.

— Нет, тетушка! — воскликнула я и снова обернулась, в надежде, что мы увидем все же то, ради чего туда пришли.

Люсинда вздрогнула и прижала указательный палец к губам, прося меня вести себя тише. Ей будто в тот момент было совершенно плевать на меня и мои чувства, она лишь наслаждалась тишиной парка.

Но это только разозлило меня. И даже тот парк уже не действовал на меня так благотворно, как он действовал на Люсинду.

— Хорошо, — согласилась тетушка, — посидим еще чуть — чуть. Она взглянула на меня и, увидев, что я довольна тем, что одержала победу, добавила, — только совсем недолго. Иначе мои ноги превратяться в две сосульки.