Франк Таллис - Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно

Как-то в институте, когда я был студентом, я обсуждал с одним из преподавателей своё решение стать клиническим психологом. «А, – сказал мне преподаватель, – так вам нравятся страдания?» Его провокация была неспроста. «Жизнь в пучине горестей…» Он хотел заставить меня задуматься, в самом ли деле я желаю провести остаток жизни, сидя в кабинете и наблюдая за мучениями людей, ведь у такого занятия есть свои издержки. Сильное горе и сильные переживания могут ранить самого терапевта, и так просто эту рану не залечишь.

Всего один раз я чуть было не расплакался на терапии, когда мальчик вспоминал о том, как умерла его мать. День для его семьи начинался предвкушением радости и веселья, а закончился тяжким горем. Они оказались втянуты в ряд событий, которые впоследствии обернулись национальной трагедией. Многие люди погибли, сотни получили ранения. Вовсе не жалость пронзила меня, когда я слушал рассказ потрясённого мальчика о криках и изуродованных телах. Меня поразило его мужество, его благородные попытки оставаться беспристрастным, потому как он хотел дать точный портрет своей мамы. Он хотел рассказать, какой она была женщиной, и о её доброте, он хотел придать её короткой жизни значение, рассказывая о ней другим людям.

Рыдания Аниты начали затихать, и вскоре она успокоилась. Передо мной снова появилась взрослая Анита и сказала: «Я не хотела ранить Грега. Правда не хотела. Я просто была сама не своя».

Почему люди склонны к саморазрушающему поведению?

Для описания внутренней склонности повторять пережитые в прошлом травмы в контексте нынешних отношений Фрейд использовал термин «навязчивое повторение». Больше всего Анита боялась быть брошенной, этот страх наполнял её детство, но вместе с тем она упорно продолжала вести себя с Грегом так, чтобы он её в итоге бросил. Хотя бо́льшая часть её поступков была совершена бессознательно, сознание Аниты могло если не видеть, то хотя бы предположить грядущие последствия. Между сознательным и бессознательным нет чёткой границы – есть области полутонов, сумеречные зоны и размытые очертания. Более того, Анита прекрасно знала о своём прошлом. До Грега у неё были отношения с другими мужчинами, и она точно так же ревновала, обвиняла, и в итоге отношения заканчивались разрывом, так и не успев толком сформироваться. Почему же Анита продолжала повторять одни и те же ошибки? Почему не могла измениться?

Фрейд размышлял над причинами навязчивого повторения и пришёл к заключению, что в людях заложен инстинкт смерти – движущая сила, которая питает все виды саморазрушающего поведения и даже самоуничтожение. Наличие такой силы он подтвердил законом природы: все организмы эволюционируют из неживой материи и в итоге к ней и должны вернуться. Такое простое предписание отражается в наших мыслях и наклонностях. Как только мы отдаёмся саморазрушающему поведению, мы выпускаем наш инстинкт смерти на волю и становимся на шаг ближе к забвению.

Навязчивое повторение можно объяснить ещё проще: как своего рода вредную привычку. В раннем детстве мы заучиваем определённые шаблоны поведения, и они действуют в нас по умолчанию. Такого рода поведение принадлежит к схемам, которые настолько плотно вросли в нас, настолько неотделимы от нашего «я», что любое расхождение с их предписанием заставляет нас чувствовать себя сбитыми с толку и совершенно беспомощными. Мы испытываем то, что психиатр Р. Д. Лэйнг, придерживавшийся радикальных взглядов, называл онтологической неуверенностью: мир для нас перестаёт быть стабильным местом, в котором всё просто и понятно. Мы чувствуем, что теряем себя.

Саморазрушающее поведение сохраняется, даже если причиняет нам боль, потому что альтернативы видятся нам куда бо́льшим злом. Дисфункциональные схемы подобны старым стоптанным ботинкам – проку от них почти никакого, но мы к ним привыкли и нам в них удобно.

Партнёрам, отношения которых развалились, совместная терапия всё же может принести пользу, особенно если у них есть дети. Обычно остаются какие-то нерешённые и спорные вопросы, неоплаченные счета и неулаженные дела, с которыми нужно разобраться, чтобы оба партнёра и их дети смогли спокойно расстаться с прошлым и жить дальше. Дружеские переговоры так же необходимы парам, которые расстались относительно мирно, без тяжких последствий и ущерба. Я спросил Аниту, хочет ли она таких переговоров. Но ни она, ни Грег не проявили желания.

Я предложил Аните подумать о длительном курсе психотерапии. Она ответила согласием, но я сомневался в её искренности.

– Наверно, после всего вы чувствуете себя подавленной.

– Вы сделали что смогли…

– Такое чувство можно понять.

– Я разочарована, да. Но не подавлена.

Мы поработали над её депрессией и поговорили о доверии.

– Если бы я была на сто процентов уверена, что Грегу можно доверять, – сказала она, – я бы не стала задавать ему столько вопросов.

– Но разве можно хоть когда-то быть уверенным на сто процентов? Нет никаких гарантий. Когда любишь, приходится рисковать.

– Я не могу рисковать.

– Но другие люди рискуют.

– Я не другие люди.

Она внимательно оглядела свой острый каблук и провела по нему пальцем.

Анита хотела любить, но любить для неё значило ревновать, а ревность Аниты убивала любовь. После того как она рассталась с Грегом, она пришла ко мне ещё шесть раз, а оставшиеся три встречи отменила. Последняя страница в папке с её случаем – столбик из трёх «Н».

Мы больше никогда не виделись. Точнее, не виделись лично.

ДСР, или «Диагностико-статистическое руководство по психическим расстройствам» [2] The Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders (DSM) ( англ .) ( примеч. пер .). , разработанное Американской психиатрической ассоциацией, представляет собой обширный сборник диагнозов и классификаций. Сейчас вышло пятое издание. За многие годы существования эта диагностическая библия не раз подвергалась серьёзной критике: больше всего её упрекают за то, что она основана не на реальной практике и что к её созданию слишком уж сильно приложили руку фармацевтические компании. Множество психологов и психотерапевтов считают, что сама идея свести всю психиатрическую диагностику к универсальному перечню в корне искажает и упрощает до примитива работу психологии, такая идея обманчива и пагубна. На людей, говорят они, нельзя навешивать ярлыки.

У меня лично нет никаких идеологических предубеждений против постановки диагнозов. Диагноз – это не что иное, как обобщающий термин для нескольких симптомов, чаще всего встречающихся вместе. Какие-то диагнозы более убедительны, какие-то – менее, плюс всегда есть опасность превратно истолковать обычное поведение и увидеть болезнь там, где её нет, но в целом диагностика мне кажется полезной, а классификация всего лишь служит средством для наведения порядка в хаотичном и запутанном мире симптомов. ДСР нравится мне гораздо больше, чем его конкурент, Международная классификация болезней (МКБ), разработанная Всемирной организацией здравоохранения, – просто потому, что его легче читать и он более понятен. Хотя и тот, и другая во многом схожи.