Франк Таллис - Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно

Ранее я упоминал, что Анита по всем параметрам соответствует диагнозу, описанному в ДСР как бредовое расстройство ревнивого типа. Оно расположено в разделе с заголовком «Шизофрения и другие психотические расстройства», в ряду очень серьёзных психических заболеваний. Но как кто-либо может быть до конца уверен, что подозрения пациента беспочвенны? Без постоянного наблюдения двадцать четыре часа в сутки нельзя ничего сказать наверняка.

Примерно 20–40 % женатых гетеросексуальных мужчин признают, что имели как минимум одну побочную связь; в том же сознаются и 20–25 % замужних женщин. Приблизительно в 70 % встречающихся пар партнёры изменяют друг другу. Более половины людей, не состоящих в браке, «уводят» чужого партнёра, пытаясь разбить уже существующие отношения. С точки зрения эволюционной психологии, репродуктивная стратегия людей носит смешанный характер: сознательный выбор партнёра и супружеские узы сочетаются с безрассудными случайными связями.

Диагноз «бредовое расстройство ревнивого типа» на самом деле довольно надуманный, потому как строится на том, чего нельзя знать наверняка. В самом ли деле Грег говорил правду? Всегда ли он оставался верен Аните? Я считал его честным, порядочным человеком. Но я мог ошибаться. Он мог оказаться умелым манипулятором, у которого были свои мотивы. И если он лгал, то можно ли оставлять диагноз Аниты? Эта мысль не даёт мне покоя. Но я убеждаю себя, что действовал, опираясь на факты, которые знаю доподлинно, а не на рассуждения о том, чего не знаю и не узнаю никогда. У Аниты были глубоко укоренившиеся проблемы, истории, в прошлом уже имела место патологическая ревность. У Аниты не было веских доказательств, подтверждающих её мрачные опасения. Поэтому ей можно приписать бредовое расстройство. Однако что-то до сих пор не даёт мне покоя, остаётся какое-то смутное сомнение.

Десять лет спустя после того, как Анита покинула мой кабинет, я лежал на кровати в нью-йоркском гостиничном номере и тыкал на кнопки телевизионного пульта, перескакивая с канала на канал, чтобы как-то отвлечься. Вдруг я выловил на экране знакомое лицо. Вне сомнений, это была Анита. Она почти что не изменилась, да и её глаза не перепутаешь ни с какими другими. Она стояла посреди огромной шикарной комнаты и рассказывала о тканях и цветовой гамме; я понял, что смотрю трейлер программы о дизайне интерьера. Я вскочил с кровати и попытался рассмотреть, есть ли на пальце у Аниты обручальное кольцо, но трейлер уже закончился, передо мной возникла карта восточного побережья США, и начался прогноз погоды на завтра.

Некоторым пациентам во время терапии приходится заниматься чем-то сродни эмоциональному стриптизу. Постепенно, слой за слоем, отпадают зажатость и самозащита, и вот в итоге рушится последняя завеса, скрывавшая тайну, и на сцене предстаёт голая, неприкрытая истина: горькая, болезненная и порой даже шокирующая. Самая последняя секунда – миг до того, как рухнет единственный оставшийся барьер, – самая напряжённая.

Лет тридцать назад ко мне на приём ходил один частный предприниматель, пожилой худощавый джентльмен с бородкой, как у ван Дейка, питавший слабость к цветастым жилеткам, – ему сложно было справляться со стрессовыми ситуациями. Он рассказывал мне о предприятии, в которое он собрался инвестировать, но я не очень понимал, о чём он толковал. Лишь несколько лет спустя я смог наконец расшифровать то, что пытался сказать мне предприниматель. Он вёл речь о проекте, который существенно изменит мир.

Мы виделись четыре раза. Первые три сеанса проходили довольно заурядно: общая оценка состояния, подбор оптимальной терапии и первые, пробные шаги.

Джентльмен был выходцем из рабочего класса, учтивым и очень общительным. Как и всякий человек, проложивший себе путь из социальных низов и добившийся влияния, он обожал рассказывать разные истории о том, как он получил то, что имеет. Мне приходилось время от времени напоминать ему, что мы вообще-то встретились по другому поводу и нас ждут дела: у моего пациента пошаливало сердце, поэтому кардиолог в рамках развёрнутого оздоровительного курса направил его ко мне, чтобы я научил его справляться со стрессом. Однако в ответ на мои напоминания предприниматель лишь добродушно улыбался и небрежно отмахивался: к чему спешка? Всё время мира принадлежит нам.

Наигранная улыбка касалась его губ, но совсем не трогала мышцы вокруг глаз. Морщинки, тянувшиеся от них к вискам, оставались недвижимы. Они вообще никогда не шевелились.

Когда мы встретились в четвёртый раз, предприниматель вёл себя сдержанней. Он отвечал на вопросы уклончиво и в итоге потянулся за платком. На глазах его выступили слёзы. Я спросил, чем он взволнован, но он продолжал давать туманные ответы, пока время сеанса не подошло к концу. Тут он вдруг бросил взгляд на настенные часы, а затем сосредоточенно, изучающе посмотрел на меня: от напряжения лоб его покрылся морщинами, а лицо стало суровым. У нас оставалось не более пяти минут.

– Справиться со стрессом, как же, – произнёс предприниматель. – От иного стресса никогда не избавишься.

Его светло-голубые глаза будто заволокло дымкой, он смотрел не моргая. Я слышал, как у меня в висках стучит кровь. Повисла напряжённая тишина – такая тишина бывает за секунду до раскатов грома.

– Давным-давно, – продолжил мой пациент, – я плыл на корабле по Северному Ледовитому океану среди дрейфующих льдин, и я приказал выбросить за борт человека.

– Кто он был? – спросил я.

– Очень, очень скверный человек, – пылко заверил он.

– И вы его там так и оставили?

– Да. Я же сказал, он был очень скверным человеком. Понимаете? Очень скверным.

Говорил ли сидевший передо мной джентльмен правду? Или устроил мне какую-то проверку? Может быть, он дурил меня?

– Нам нужно об этом поговорить… – откликнулся я.

Предприниматель задрал рукав и показал мне время на своих часах – отведённый нам час уже истёк. «У меня назначена встреча», – сказал он. Затем поднялся, разгладил штаны, надел длинное пальто и пожал мне руку: «Мы непременно об этом поговорим». Когда он вышел из приёмной, я взглянул в окно. У тротуара на автобусной разметке с тремя жёлтыми линиями стоял чёрный «мерседес», одетый в униформу шофёр распахнул заднюю дверь, и я увидел, как он скользнул в тёмный салон. Больше мы не виделись.

Порой психотерапевты используют приём, действующий как входной билет: пациенты обращаются с относительно несерьёзными проблемами, чтобы начать терапию, но затем, почувствовав эмоциональную безопасность, начинают рассказывать о настоящих, тревожащих проблемах. Нередко обнаруживается, что истинная проблема затрагивает моральный аспект и не даёт покоя совести, так что между психотерапией и церковной исповедью можно даже провести параллель. Мрачные тайны и скелеты в шкафу не дают душе покоя, и возможность рассказать о них может сильно облегчить жизнь человека. Поэтому для многих людей психотерапия – это не что иное, как исповедь.