Франк Таллис - Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно

Пол стал чувствовать себя намного лучше.

– Вы готовы начать новые отношения?

– Ещё нет. Но скоро…

– И каковы шансы, что вы встретите кого-то, кого сможете снова полюбить?

Он сплёл пальцы и наклонил голову, словно молельщик.

– Если честно – не знаю. Но всё возможно.

Наконец-то он признал, что после Имоджен может быть кто-то другой.

– Я решил перебраться работать за границу, – сообщил Пол, потерев за шеей. – Подвернулась удачная возможность – в Штатах.

– Как внезапно.

– Да не очень. Я уже давно подумывал уехать в Америку.

Новость зародила во мне неприятное чувство.

– Вы уверены, что ваше решение никак не связано с Имоджен?

– Я думал, что так будет лучше… начать всё с нуля.

– Вообще-то мне пришла в голову мысль, что, может, вы не очень доверяете себе.

– Не волнуйтесь, больше никаких неожиданных встреч с Имоджен.

– Раз вы будете жить в Америке, то уж наверняка никаких.

Возможно, моё замечание оказалось несколько резким.

Пол приходил на сеанс ещё два раза. Мы ещё раз рассмотрели все ключевые моменты и поговорили о том, стоит ли ему обратиться к другому психотерапевту, в Чикаго. «Посмотрю по самочувствию, – сказал Пол, – а там уж решу». Мы пожали друг другу руки, он поблагодарил меня и заметил:

– Как странно. Я рассказал вам столько всего о себе. Вы знаете обо мне очень много, но я о вас почти ничего не знаю.

– А что бы вы хотели обо мне узнать?

– Скорее всего… бывали ли вы влюблены?

– Да.

– Это здорово.

Мы оба рассмеялись, а затем он ушёл.

Прощание с пациентами – всегда особое событие. В последние секунды я всегда испытываю особого рода печаль.

Год спустя после нашего заключительного сеанса я получил от Пола письмо. Содержание, приправленное хорошим юмором, меня порадовало, хотя местами показалось несущественным. Полу попалась в руки одна из моих книг, и он с удовольствием прочитал её. Его карьера процветала – деловой климат для венчурных инвесторов в Америке был намного благоприятней. Я читал дальше и чувствовал, как во мне нарастает ожидание: я хотел поскорее добраться до абзаца, в котором Пол расскажет о том, как он завёл новые отношения и как он счастлив. Но такого абзаца в письме не было. Озадаченно переворачивал я листок туда и сюда, просматривая обе страницы, но так и не увидел ничего, что могло бы рассеять нахлынувшее на меня разочарование.

Как иронично, что я ждал счастливого конца: влюблённые уходят в закат под окрыляющие звуки тысячи скрипок. До чего абсурдно представить счастье Пола в тонах романтического произведения. Я убрал письмо в конверт и положил его в ящик стола. Не стоит недооценивать силу романтики.

Когда мне было двадцать с лишним лет, мы с женой и нашим полугодовалым сыном уехали жить в глухую деревеньку на севере Англии. Я познакомился с женой ещё в колледже: ей тогда было шестнадцать, а мне семнадцать. Наши семьи принадлежали к рабочему классу, и мы оба понятия не имели, где и как нам себя реализовать. Хоть я и получил в колледже аттестат по нескольким направлениям, в институт я не пошёл. В моей семье ни у кого не было высшего образования: мать с отцом кое-как проучились в нелюбимой ими школе до четырнадцати лет, а потом, при первой же возможности, ушли оттуда. Институт казался нам местом, созданным для совершенно других людей. К счастью, когда я был ещё ребёнком, один из родственников научил меня играть на пианино, и я мог хоть как-то подзаработать, давая уроки детям.

Однако в деревне мои музыкальные навыки не пригодились – просто потому, что игрой на пианино там никто не интересовался. Я лелеял надежду стать писателем, но в те времена мечта была совершенно несбыточной. Что касалось моей жены, она решила устроиться в бар, расположенный в ближайшем городке. Мы жили на пособие и едва сводили концы с концами. Почему мы выбрали такую жизнь? Я мог бы назвать несколько причин, которые вызвали бы симпатию и понимание, но правда заключалась в том, что в то время мы были незрелыми, безответственными и довольно глупыми молодыми людьми.

Каждый новый день ничем не отличался от предыдущего. Солнце поднималось и садилось. Мы не могли позволить себе траты на книги, но нас спасала передвижная библиотека, время от времени заезжавшая в деревню. Я читал, слушал радио и прогуливался с сыном, толкая перед собой коляску.

Несмотря на бедственное материальное положение, мы с женой были счастливы. Мы вместе пришли к решению покинуть Лондон – на наш образ мышления повлиял модный в то время эскапизм. Мы были (чего уж греха таить) непростительно наивными.

Деревня привлекала своими романтическими пейзажами и простотой. Из окна нашей кухни виднелись каменные домики, защищённые амфитеатром возвышающихся над ними холмов. За пределами деревни, куда ни глянь, простирались каменистые склоны, поля, реки, разрушенные замки и болота. Всюду витал дух древних легенд о короле Артуре. Одни из местных развалин носили название Башня скорби.

Позади нашего дома возвышался каменистый холм, чью вершину увенчивала церковь XI века. Её колокольню окружал парапет с четырьмя зубчатыми башенками по углам. Из поколения в поколение местные жители передавали сказание об этой церкви, которое казалось мне довольно мрачным. Давным-давно крестьяне решили возвести церковь у подножья холма, однако каждую ночь, когда рабочие уходили домой, камни и древесина таинственным образом перемещались на вершину. Люди решили, что всё это проделки дьявола; он пытался заставить сельчан построить место поклонения Богу в труднодоступном месте. Дьявол оказался настойчив в своём решении, и жителям деревни в конце концов пришлось сдаться. Неожиданная для народного поверья развязка. Обычно древние сказания поучительны, дьявол оказывается обманут и посрамлён, зло побеждено, а добро воспеваемо. В этой же истории нет утешительной морали – сатана в конечном счёте восторжествовал.

В церкви было промозгло и пахло плесенью, покрывавшей обветшалые молитвенники. Я частенько вскарабкивался на холм, заходил внутрь и играл на старой свистяще-скрипящей фисгармонии. Сидеть одному в старой церкви жутковато, поэтому вопреки здравому смыслу я то и дело оборачивался и смотрел по сторонам: разыгравшееся воображение не давало мне покоя. Однажды мне в руки попала книга эдвардианских времён, рассказывавшая об истории этой деревни. Я прочёл, что холм был населён ещё задолго до XI века, и до прихода христианства язычники совершали на нём жертвоприношения.

Как и всегда, меня притягивала зловещая таинственность, скрытая в легендах и необычных происшествиях, и, конечно же, я не мог не заметить, что и сама моя ситуация напоминала заезженное клише из ужастиков. Молодая пара приезжает в глухую местность, по глупости своей отрезая себя от всех друзей и родственников. У них, по всем законам жанра, есть маленький ребёнок, который призван подчеркнуть хрупкость человеческой жизни и сгустить нарастающее ощущение тревоги. Сам я не верю ни в сверхъестественные силы, ни в знамения грядущего, однако жизнь куда красноречивей любой формы искусства, и в тот момент она ясно давала понять, что вот-вот должно случиться что-то очень нехорошее. Мне бы следовало прочесть заголовок манившей меня истории, чтобы понять, к чему всё идёт.