Адриана Триджиани - Поцелуй, Карло! [litres]

– Вы надо посетить наше Розето-Вальфорторе, Чача.

– Это приглашение? – Чача вкручивалась в Ники, как наконечник бура.

– Когда человек приглашать человека навестить себя – это приглашение. Нет?

Ники почувствовал, как жесткий край корсета Чачи уперся ему в бедро.

– Si. Si. Si , – замурлыкала она.

Ники ощутил низкий звук желания, раздавшийся в ее теле.

– Вам понравится Италия. И муж сможет… эээ… насладиться ею. Другой медовый месяц для двух любящих. Нет?

– Нет. Да. Звучит здорово. Рокко не любит путешествовать. У него морская болезнь.

– Как жаль.

– Но она вроде не беспокоит его, когда он с другом катается на моторке по Делавэру.

– Вы, наверное, рады, что у него есть хобби.

– Я была бы еще больше рада, если бы этот друг был не его подруга.

– Мне жаль.

– Эти политики. Вы же понимаете. Власть притягивает. Женщины вожделеют Рокко, как шоколад. Но я желаю его comare [83] Кумушка ( ит. ). пожить с ним хоть с неделю и посмотреть, надолго ли ее хватит. Мне приходилось делать для Рокко такое, на что и опытный доктор не решился бы. Хотела бы увидеть его подружку с пинцетом, лупой и вазелином и посмотреть, как быстро она сбежит. Уж поверьте. Сбежит.

В порыве отвращения Ники бросил Чачу у десертного стола и плавной походкой отправился к очереди женщин, жаждущих потанцевать с ним.

Розальба выскочила из очереди и схватила Ники, чтобы потанцевать под попурри из Перри Комо. На втором такте «Volare» она приклеилась к нему как банный лист.

– Вы танцуете, как ваша мама, – сказал Ники, беспокоясь, что шерсть на взятом взаймы костюме сотрется до катышков.

– Я училась танцевать в «Пчелином улье» в Бангоре.

– Замечательное умение.

– Спасибо. Как вам нравится Розето? – От ее горячего дыхания у Ники зачесалось ухо.

– Милый villaggio [84] Поселок ( ит. ). .

– А ваша комната? – Она куснула его за мочку уха.

– Прекрасная. – Ники отдернул голову и уставился на Розальбу.

– Мы соседи. Моя спальня – через стенку.

– Вот не знал.

– Теперь знаете. Становится жарко.

– Где?

– В комнате для гостей. Моя мама забила ее хламом.

– Я не заметил.

– Не открывайте кладовку.

– Я не посмею. – Ники забыл об акценте, но ему уже было наплевать.

– Мою продувает ветерок. Если вам станет жарко.

– Мне не бывает жарко.

– Даже в шерстяном мундире?

– Особенно не в этом шерстяном мундире.

– А когда вы его снимаете?

– Я сплю в мундире на случай вторжения среди ночи.

– Это можно устроить.

С него было достаточно. Ники стянул девчонку с танцплощадки.

– Сколько вам лет, Розальба?

– Восемнадцать.

– Когда?

– Через полтора года, считая от будущего марта.

– Значит, вам шестнадцать.

– Скоро будет восемнадцать.

– А есть у вас ухажер?

– Пара. Даже три, если считать механика, которого я подцепила в Пен-Арджиле.

– Три ухажера? Неужто этого мало для такой юной леди? Зачем вам я-то?

– Мне скучно.

– Запишитесь в библиотеку.

– Меня тошнит от чтения.

– Обзаведитесь хобби.

– Я думаю, что уже обзавелась одним.

Розальба прижала его к себе, когда фальшивый Перри Комо изобразил что-то похожее на песню «Один волшебный вечер». Ники попытался чуточку отступить, Розальба сбилась с ноги, ведя, и втащила Ники обратно на танцплощадку.

– Я женат!

– Не считается, когда ты за границей.

– Где же вы набрались таких правил? Разве вы не католичка?

– Я делаю что хочу, а потом иду на исповедь.

– Но исповедь не для этого. Вы там обещаете больше не грешить.

– Как я могу такое пообещать?

– Понятия не имею. Я же не ваш исповедник!

Раздраженный Ники оставил Розальбу возле оркестра. Он предположил, что в оркестре в полном составе, включая деревянные духовые инструменты и медь, а также группу струнных, она наверняка найдет какого-нибудь трубача или валторниста, чтобы развлечься.

Он посмотрел на длинную очередь местных дам у стены, ждущих, чтобы сплясать с ним линди-хоп, и наскоро произвел вычисления в уме. Оценив количество дам в группе и время одного круга с каждой, он заключил, что можно исполнить свой долг и смыться с танцплощадки уже через сорок минут. И сосредоточился на цели, как олимпийский атлет.

Ники принялся выдергивать дам из очереди, начав с первой, делал с ней круг и возвращал на место, чтобы заняться следующей. Он так сильно вспотел, что все зудело под мундиром, но не останавливался даже почесаться, чувствуя себя участником танцевального марафона времен Великой депрессии, только этот не обещал денежного приза.

Каждая партнерша обладала крупицей информации и делилась ею, так что после танцевального рондо Ники узнал историю города, несколько грешков видных граждан и, самое важное, историю Мэйми Конфалоне.

Ники вернул последнюю даму, его последнее обязательство на этот вечер, в объятия ее заждавшегося мужа. Он отвесил низкий поклон и направился к выходу, который бдительно стерег Эдди Даванцо в своей полицейской форме.

– Дамы вас утомили. Как вам это только удалось?

– Che bella. Они прелестны. Быстроноги. Которая ваша мама?

– Та, от которой пахло цинковой мазью. Она трудилась весь день в саду и получила аллергию на ядовитый плющ.

– Я хорошо ее помню.

– Спина, наверное, болит, – хихикнул Эдди. – Они же все от горшка два вершка.

– Ну, была еще дама из Вест-Бангора – шесть футов два дюйма, не меньше.

– Высоченная, – ухмыльнулся Эдди.

– Помогло размять шею.

– Тоже не помешало. Господин посол, если не возражаете, то я кое-что скажу: вам удается не выглядеть нелепо в таком мундире только потому, что вы иностранец.

– Это парадная форма моей провинции.

– Смахивает на униформу духового оркестра Университета Пенсильвании.

Ники обомлел. А ведь Борелли действительно принимали пожертвования для костюмерной. Он справился с собой.

– Я привез его из Италл-лии, – уверил он Эдди.

– Да кто сомневается. Просто забавно. Посол одной страны в другой выглядит тамбурмажором.

Ники кивнул и выскользнул из шатра. Он вобрал в себя ночной воздух, словно провел вечер под водой в клетке, ограждающей от акул, сдерживая дыхание, в страхе быть съеденным заживо. Было приятно остаться одному. Он поддернул брюки, растянувшиеся от влаги и вращений, и подумал, что потерял фунтов десять жидкости, всю ее впитала костюмная шерсть. Никогда он так не уставал, даже в армии, пройдя семнадцать миль в зоне боевых действий в Германии под дождем в мокрых ботинках и в шерстяных носках с дыркой на пальце. В изнеможении даже мысль о старом матрасе в душной комнате для гостей с ее мучительными запахами увядшей гардении, штукатурки и нафталина была привлекательна.

Ники закурил, тащась по холму к Трумэн-стрит.