Карл Кнаусгорд - Моя борьба. Книга 1. Прощание

Он выдвинул ящик письменного стола и достал лист бумаги.

– Мы уже обращались к вам, когда умер наш дедушка. У нас остались самые лучшие впечатления, – сказал Ингве.

– Я помню, – сказал похоронный агент. – Он был аудитором, верно? Я был с ним хорошо знаком.

Взяв со стола ручку, которая лежала рядом с телефоном, он поднял голову и обратил взгляд на нас.

– Мне нужно получить от вас кое-какие сведения, – сказал он. – Как звали вашего отца?

Я ответил. Ощущение было странное. Не потому, что он умер, а потому, что я столько лет не произносил этого имени.

Ингве посмотрел на меня.

– Нет, – начал он осторожно. – Он же несколько лет назад сменил фамилию.

– Ах, я и забыл, – сказал я. – Ну конечно же.

Эта дурацкая фамилия, на которую он поменял прежнюю.

Какой же он был идиот!

Я опустил глаза и поморгал.

– У вас есть его личный номер? – спросил агент.

– Нет, к сожалению, – сказал Ингве. – Но родился он семнадцатого апреля 1944 года. Как там дальше будет его номер, мы потом уточним, если нужно.

– Хорошо. Адрес?

Ингве указал адрес бабушки. Затем взглянул на меня.

– Хотя, возможно, официально у него значился другой адрес. Умер он у своей матери. В последнее время он жил у нее.

– Это мы уточним сами. Мне нужны также ваши имена. И контактный телефон.

– Карл Уве Кнаусгор, – сказал я.

– И Ингве Кнаусгор, – сказал Ингве и дал ему номер своего мобильного.

Записав его, агент положил ручку и снова посмотрел на нас:

– Вы уже подумали, какие у вас будут пожелания насчет похорон? Когда вам удобно, чтобы они состоялись и в какой форме вы желаете их провести?

– Нет, – сказал Ингве. – Об этом мы еще не успели подумать. Но ведь обычно, кажется, похороны проводят через неделю после смерти?

– Обычно да. В таком случае вам, может быть, подойдет в пятницу?

– Да-а, – сказал Ингве и взглянул на меня. – Что ты скажешь?

– Пятница вполне подойдет, – сказал я.

– Ну, предварительно так и запишем. Что касается практических вопросов, то мы можем встретиться еще раз, так ведь? В таком случае, если похороны будут проходить в пятницу, я попросил бы вас подойти в начале следующей недели. Может быть, в понедельник. Вам это подходит?

– Да, – сказал Ингве. – Лучше пораньше.

– Пожалуйста. Вас устроит в девять?

– Вполне. Значит, в девять часов.

Похоронный агент записал это в свой журнал. Закончив писать, встал:

– Итак, мы всем этим займемся. Если у вас возникнут какие-нибудь вопросы, то просто позвоните. Можно в любое время. Во второй половине дня я уезжаю на дачу и пробуду там все выходные, но я беру с собой мобильник, так что можете звонить когда угодно, не стесняясь. До понедельника.

Он протянул руку, и мы по очереди ее пожали, прежде чем выйти из кабинета. Он с улыбкой закрыл за нами дверь.

Выйдя на улицу и направляясь к автомобилю, я почувствовал, что что-то изменилось. Все, на что я смотрел и что меня окружало, виделось словно в тумане, как бы отодвинувшись на задний план, вокруг меня как будто образовалась зона, из которой выкачали всякий смысл. Мир ушел у меня из-под ног, такое было ощущение, но меня это не волновало, потому что ведь папа умер. Если похоронная контора запечатлелась в моем сознании совершенно живо и отчетливо, то городской ландшафт предстал бледным и смутным, чем-то, сквозь что я вынужден идти. Я не переменился в мыслях, мой внутренний мир оставался прежним, различие было только в том, что сейчас он требовал себе больше пространства и тем самым отодвигал от меня окружающую действительность. Иначе я не умею это описать.

Ингве перегнулся через сиденье, чтобы открыть вторую дверцу. Я обратил внимание на белую ленточку, привязанную к решетке на крыше машины, она глянцево блестела и напоминала ленточки, которыми перевязывают подарки, но здесь-то она при чем?

Он открыл мне дверцу, и я сел в машину.

– Вроде все в порядке, – сказал я.

– Да, – кивнул Ингве. – Ну что? Поехали к бабушке?

– Давай, – сказал я.

Он помигал поворотником и выехал на дорогу, свернул на первом перекрестке налево, затем еще раз налево и выехал на Дроннингенс-гате, и уже скоро с моста впереди показался дом бабушки и дедушки, он желтел на вершине холма, как бы венчая собой пейзаж с видом на акваторию порта с причалом для яхт. Подъем по Кухольмсвейен, и вот уже маленькая улочка, такая тесная, что надо сначала чуть спуститься вниз по склону и только тогда уже заезжать на нее задним ходом, чтобы свернуть на подъездную дорожку и припарковаться перед крыльцом. Отец производил этот маневр на моих глазах сотни раз, и одно то, что Ингве сейчас повторил в точности то же самое, подтолкнуло слезы к самому краю сознания, и потребовалось усилие, чтобы не дать им хлынуть.

Когда мы поднялись на вершину холма, с крыльца взлетели две большие чайки. Вся площадка перед въездом в гараж была завалена большими пакетами с мусором, они-то и привлекли чаек; в поисках чего-нибудь съедобного птицы уже успели раскидать вокруг всевозможную пластиковую дрянь.

Ингве выключил мотор, но не вставал с сиденья. Я тоже остался сидеть. Одичавший сад возле дома превратился в заросли. Трава, желтовато-серая, высилась по колено, точно на лугу, местами прибитая дождями к земле. Она проникла повсюду, заполонила все клумбы, я не разглядел бы цветов, если бы не знал, где они раньше росли, потому что сейчас они едва проглядывали там и сям маленькими яркими пятнышками. Возле ручья валялась опрокинутая набок ржавая тачка. Земля под деревьями была бурого цвета от усеявших ее гниющих груш и слив. Повсюду разрослись одуванчики, а кое-где я заметил даже маленькие деревца. Все выглядело так, словно мы попали на лесную поляну, а не в сад в городе Кристиансанне.

Придвинув лицо к окну, я посмотрел вверх на дом. Сливные доски прогнили, кое-где облезла краска, однако запустение здесь было не так заметно.

На лобовое стекло упало несколько капель. Дождь застучал по крыше и кузову машины.

– Гуннар, во всяком случае, еще не приехал, – сказал Ингве, отстегивая ремень безопасности. – Наверное, скоро будет.

– Должно быть, на работе, – сказал я.

– Конечно, сезон отпусков время дождливое, но вряд ли дожди заставят аудитора выйти на работу, – сухо произнес Ингве.

Он вынул из зажигания ключ и сунул связку в карман, открыл дверцу и вышел из машины.

Мне выходить не хотелось, но нельзя же было так и сидеть в машине, поэтому я тоже вылез, захлопнул за собой дверцу и посмотрел на кухонное окно на втором этаже, откуда на нас всегда смотрело бабушкино лицо, когда мы приезжали.

Сегодня в окне не было никого.

– Надеюсь, что тут не заперто, – сказал Ингве, поднимаясь на крыльцо по шести ступенькам, когда-то выкрашенным темно-красной краской, а сейчас серым. Обе чайки уселись на крыше соседнего дома и внимательно следили оттуда за каждым нашим движением.