Александр Кулешов - Арбатские подворотни

— Ну? — снова повторил Луков.

— Потом потерял его из виду да и призабыл. Может, отбывал, ведь многих следователей наказывали. А вот три дня назад этого мерзавца встретил. И понял, что ничего не забыл.

— Вот кого надо удавить! — воскликнул Леонид Николаевич.

— Погодь, — остановил его дядя Коля, — сколько ж ему теперь лет, следователю-то этому? Небось за семьдесят!

— Семьдесят пять, — подтвердил Молчун, — он рано начал.

— Ну и что, — не унимался Леонид Николаевич, — такие преступления сроков давности не имеют! Вот всех этих старост, полицаев, фашистских карателей, их же, если ловят, и сейчас судят. И между прочим, вешают!

— Вот именно, что судят, — проворчал Луков.

— Одну минуточку, — запальчиво вскричал Леонид Николаевич, — при чем тут суд? Они свое дело сделали, дали ему там три года или сколько. Да и то неизвестно. Куда это годится! Мы должны поправить. А иначе для чего объединились?

— Как ты себе это представляешь? — спросил Луков.

— Очень просто. Подстеречь его и врезать как следует!

— Семидесятипятилетнему?

— А что?.. Не убивать, конечно… с учетом возраста, — неуверенно мямлил Леонид Николаевич.

— Бред! — решительно отмел Луков и, помолчав, добавил: — Но что-то в этом есть! В газетах пишут: мол, живут, здравствуют да еще пенсии персональные получают те, кто в тридцатых сотни людей погубил. Следователи, лагерные начальники, разные шишки. И ничего им. Вот здесь, конечно, народ мог бы свое слово сказать.

— Так им же всем по сто лет! — воскликнул Игорь.

— Это значения не имеет, — сказал Леонид Николаевич, — нет же срока давности. В данном случае наказание носит символический, показательный характер. Длань справедливого возмездия настигнет мерзавца, — с пафосом закончил он.

— А как узнать, кто у них виноватый? — засомневался дядя Коля. — Раз не посадили да еще пенсию дали… Там ведь разбирались, изучали что к чему.

— Ну, что там изучали, нас не касается, — сказал Луков, — у нас свои понятия, и требования, и доказательства. Все это надо обдумать. Если «там» все такие добренькие, значит, надо поправить. Но вот как узнать, кто в чем замаран? Придется голову поломать.

Все молчали.

— А с тем мерзавцем как? — напомнил Молчун.

Действительно, как? Некоторое время шло обсуждение. Наконец остановились на компромиссном предложении Леонида Николаевича. Подстеречь, дать две, в крайнем случае три, но не больше, пощечины и сурово сказать за что! Пусть знает, что могло быть хуже, но они великодушны. Пусть мучается совестью.

Насчет мучений совести возникли, правда, некоторые сомнения. Однако совещание приняло еще одно, с непредсказуемыми последствиями решение: не ограничиваться в своей очистительной деятельности рэкетирами, хулиганами, взяточниками, расхитителями и прочими, но распространить ее на виновников сталинских репрессий, буде таких удастся обнаружить.

В работе «группы самозащиты» это был совершенно новый «качественный скачок» — от уголовных преступлений они переходили к политическим, от повседневной реальности к восстановлению исторической справедливости.

Конечно, уличить мелкого жулика из забегаловки, невоспитанных хипарей или нахальных рэкетиров было куда проще, чем определить, кто замарал себя в сталинских преступлениях без малого полвека назад. Но атлетистов это не пугало. В конце концов, они не нуждались в свидетелях и доказательствах.

А Арбат жил своей жизнью.

С приходом весны прибавилось народу. Теперь художники лепились чуть не к каждому дому, заборы у Вахтанговского театра и на углу напротив «Русских пельменей» были увешаны стихами арбатских поэтов — Казакова, Любоверина, Седунова, Сионского, возвещавших о литературном вечере «Второй блин». А поэтесса Елена Богданович — «голос Арбата» — тоскливо топталась у своего объявления о том, что ей необходимы деньги для издания книжки за свой счет. Три, пять рублей стоил ксерокопированный десятистраничный сборничек.

Все повторялось.

По-прежнему играли взлохмаченные рок-трио, грустные скрипачи, по-прежнему выкрикивали свои вирши охрипшие барды, у диснеевских персонажей радостно фотографировались дети, в каменной неподвижности застыли девушки, позируя уличным портретистам, и люди постарше — карикатуристам.

Весна! А потому девушки выглядели особенно красивыми, юноши — встревоженными, старики — печальными, а весь народ — оживленным.

Лишь заваленные сугробами деревеньки, утки в замерзшем пруду, ленинградские снежные пейзажи, изображенные на нераспроданных картинах, напоминали о зиме. Пурпурные же солнца, опускающиеся в моря, бескрайние поля ржи, березовые хороводы и колодцы-журавли на окраинах вечерних деревень с других картин возвещали о приближающемся лете.

А с балконов верхних этажей бесстрастно и настороженно взирали на людской поток скрытые телекамеры.

Игорь шел не спеша, жуя на ходу горячую булочку с колбасой. Он пребывал в тоске — последние дни он ощущал ну прямо-таки невыносимое желание все время видеть Наташу. Нет, он понимал: весна есть весна, куда же денешься, закон природы. Но оттого не легче — подавай ему Наташу, и все тут!

А у Наташи были дела, работа, да и у него не каникулы. Встречаться удавалось не так часто, как хотелось.

Отсюда и тоска.

Деятельность «группы самозащиты» поутихла, почему-то с наступлением весны у всех прибавилось дел. И вялости. Даже на тренажерах занимались с ленцой.

Были и местные новости. Люська-культуристка, завоевав призовое место на том конкурсе, совсем зазналась и попыталась толкнуться на другой конкурс, какого-то очарования. Но когда на предварительном смотре жюри увидело ее в купальнике, то чуть ли не в полном составе стало спасаться бегством.

— Дураки мужики, — повествовала Игорю об этом эпизоде Люська с присущим ей простодушием. — Ну что они понимают! Ты бы посмотрел на других девок. Поверишь, аж страшно делается! Соплей перешибешь: ножки — палочки, ручки — ниточки, талию не разглядишь. Смотреть противно.

Игорь улыбнулся про себя, представив свою сверхмощную приятельницу среди хрупких участниц конкурса — этакий авианосец, затесавшийся в гонки парусных яхт.

Люська утешилась тем, что теперь отжимала от груди в положении лежа вес, превышающий ее недавний личный рекорд.

Неприятную новость сообщил Игорю Олег. Он затащил его в «Арбу» и там театральным шепотом рассказал, что его «нащупали». Пригласили в «одно место» и предупредили, что если он будет и дальше заниматься деятельностью, подрывающей оборонную мощь государства, его Конституцию и закон о всеобщей воинской обязанности, то может оказаться в месте, куда более отдаленном.

— Что — прямо так и сказали? — удивился Игорь.