Валерий Попов - Ты забыла свое крыло [Сборник]

Сжалилась наконец! Показала... Какая-то дикая мясорубка среди обломков вагонов!

— Что, это тоже из Интернета?

— Да нет. Это на Балтийском у нас. Состав врезался в тот, что уже стоял. Нам пришлось разгребать.

— Это обязательно за завтраком надо?

— А вдруг, если вечером, ты не заснешь? — сказала лукаво.

— Да мы что-нибудь другое придумаем!

Старается меня развлекать, а я...

— Ну ладно. Показывай! — махнул я рукой. — Но что-нибудь полегче.

— М-м-м. Ну тогда вот это!

— Ф-фу! Ужас!

— А ты ворчун! Тебе не угодишь!

Хорошего от нее удавалось добиться лишь ночью, когда айфона не было у нее перед глазами.

Нечаянно выбить и раздавить? Но мне кажется, его могут заменить только чудовищные дозы наркотиков, а этого мне не осилить при всем моем сказочном богатстве. А ей — даже ей! — при всем ее здоровье — не выдержать. Так что сохраним эту гадину.

Открылась новая форма извращений: «пи-пи».

Если она загорала в полном блаженстве, а лазурные волны, слабея на песке, ласкали ее прекрасные ступни, разнежась до предела, гладя мои грубые пальцы. Все равно — услышав «пи-пи», она радостно вздрагивала, отшвыривала мою страстную руку и торопливо шлепала ладошкой по покрывалу, ловя эту скользкую гадину.

Открывала свои дивные очи, читала на экранчике с блудливо-счастливой улыбкой, иногда даже, что означало у нее высшую радость, задирала свой нос снизу пальчиком. А порой вскидывала свои тонкие ручки вверх с айфончиком в кулаке:

— Уй!

— Чего там? — спрашивал я.

Отвечала вяло. Разве передашь словами восторг?

— Н-н-ну, это просто Паша написал.

— ПАША?!

— Да нет, так. — Она вроде спохватывалась, что ее занесло. — Просто сообщил, что поставил новую зимнюю резину. И всё!

— А разве сейчас зима? — Я озирал цветущие окрестности.

— Представь себе, да.

— А откуда ж такое радостное «Уй»?!

— Просто, — начинала импровизировать, — я просто радуюсь всему — что тут море, солнце. Что мы лежим тут с тобой!

— Понятно. А там — зимняя резина.

— Ты все извращаешь!

— А можно я проглочу твой айфон?

— Ну, тогда мне придется лезть тебе в глотку! — засмеялась она.

Как хорошо, лежа на пляже, когда тебя овевает соленым ветерком, сладострастно вытянуться — так, чтобы затрепетали даже пальцы ног. И тут снова «пи-пи». В этот раз она прочла что-то неприятное.

— Чего там?

— Не важно! — сухо ответила она.

Целая жизнь у нее там, со множеством оттенков, недоступных мне! Я явно проигрывал ее виртуальным абонентам, мне доставались лишь остатки ее чувственности.

— Я ревную к твоему аппаратику. Мне кажется, там все гораздо острее, — высказался я.

— А чего ревновать-то? Это же айфон.

— А мне кажется, он сильней.

— Извини! — теребила мне ухо. — Дурное воспитание.

И так мы проводили все дни... А вы говорите «купаться»!

— ...Что это?! — вскричал я.

Показала мне в аппаратике своем (это центр нашей жизни теперь) одну «фотосессию». Но я, видимо, был не готов.

— Рассказать? — произнесла со смущенной улыбкой.

— Давай!

Раз это теперь главное, будем вникать. Скорее начнем, быстрее закончим!

— Ну... начальник один достал своих подчиненных. Слишком много на себя брал — и деньгами, и всем остальным. А контингент его — отряд для спецопераций. Железные ребята, накачанные, жестокие. Орудия для убийства! В основном горцы.

— А ты что, в армии служила?

— О да!

— Скрывала.

— Так вот, пригласили они генерала этого в роскошную баню. Якобы день рождения отметить его. Подпоили какой-то дурью, да и сфоткали в разных ситуациях! В основном — однополых, как ты заметил. Висело это всего несколько минут, потом удалили. Но этого хватило. Первый случай был, чтобы генерала сняли за аморалку. Так и записано было: «За недостойное поведение, порочащее звание российского офицера»! — Облизнула губки.

— А ты-то чему радуешься, не пойму? Ты что, режиссер тут? — вдруг пробило меня до холодного пота.

Скромно потупилась:

— Н-не совсем. Скорее жертва.

— Расскажи!

— Я на курсах военных медсестер занималась, — скромненько начала она. — Лекции, семинары, тренинги. В Павловске в гостиничном комплексе поселили нас. Ну и в горячие точки уже посылали. Там, — потупилась, — мы с Пашей и встретились.

— Опять Паша! А я?! — пытался как бы удержать состав, летящий к катастрофе.

— Ты самый лучший! — произнесла вскользь. — Ну, Паша по выходным приезжал ко мне. Но тайно.

— Почему?

— А тебе все надо знать? — уже воинственно. — Запрещалось нам посторонних пускать. Считалось там, что мы заниматься должны круглые сутки, раз уж нас поселили в таком комфорте.

— А вы что ж?

— Обидеть меня хочешь? — надулась. — Тогда я не буду говорить.

— Ну все, все!

— И вдруг звонит Шуманский, директор курсов. А у меня как раз Паша был. Шуманский официальным тоном говорит: «Извините за беспокойство, но мы вынуждены к вам вселить командировочного. Якута». — «Как якута?» — «А вы что? Отказываете по национальному признаку?» — «Почему по национальному? По половому». — «По половому как раз у вас все будет в порядке, — захохотал. — Ведь вы живете, я полагаю, одна?» Еще, сволочь, и шантажирует! Мол, могу и узнать «случайно», кто там у тебя сейчас, мало не покажется. Паше благоразумно не все сказала. «Да тут, — говорю, — подселить хотят!» А Паша что? Носом в свои научные книги. «Так что, — говорит, — тогда я поехал?» Как-то он не слишком горел!

— Хватит! — перебил ее я. — Помчались купаться! Вон белые, как мучные черви!

— Ты ж сам меня на пляж не пускаешь! — пожаловалась она.

— Ну все, пошли!

Вбегали, рассекая изумрудные волны... После, на лежаках уже, снова Паша «явился». Больной все-таки и не вырванный зуб!

— Ну и что Паша?

— А что Паша? — как бы неохотно.

Да. Похоже, я на Пашу купился, а дальше мне что-то более ужасное предстоит.

— Пошли в бар! — предложил я.

Это она охотно!

Хотя бы место для этих ужасных историй надо менять. Как-то так вроде легче. Уж не знаю почему.

— Уехал — и тут звонит Шуманский. «Ладно, я проблему решил. Якут въезжает к тебе!» — «А я?» — «А тебе я даю другой номер. Не пожалеешь!» — «Спасибо». — «Спасибо потом будешь говорить!» Как-то на это я, дура, не обратила внимания. Сбегаю, вся такая радостная, с вещами. Заходим. Да-а! Говорит: «Генеральский номер!» Я кричу радостно: «Уй!», «Йо-хо-хо!», а также «Да! Да!» Шуманский ушел. Срывая на ходу одежду, кидаюсь в сауну, оттуда, голенькая, в бассейн. В будуаре — бар! Наклюкалась и, довольная, уснула. Проснулась, но не до конца, от необычного ощущения. Что это, удивляюсь, Паша так разошелся — не узнать!

— А это не Паша! — рявкнул я.

— Ну, ты догадлив. Отпихиваю его. Вскакиваю. Выбегаю в гостиную. Появляется и он, в халате с птицами. Седой. Глаза синие-синие. Чувствуется, сломит любого. Таких еще не видала вблизи! Спрашиваю: «Ой! А вы кто?» — «Генерал. А ты кто?» — «А я у себя в номере». — «Да нет. Это я у себя в номере. А ты кто?» — «Тогда, — вытянулась, — разрешите идти?» — «Ну-у! — зевнул, потянулся. — Ладно, иди». Одеваюсь, с вещами на выход. В холле сидит Шуманский в роскошном белом костюме, пьет шампанское. «Ну как? — усмехается. — Ты довольна?» Подхожу к нему строевым шагом и без замаха, как нас учили, коротким тычком бью в нос. Костюмчик — в кровавых брызгах! — Радостно захохотала.