Валерий Попов - Плясать до смерти [Роман, повесть]

Воспоминание из дальнего детства: отец колол в сарае дрова, и колун соскочил с топорища в лоб. Помню, как входит, политый кровью, к лицу ладони прижав. Потом лежал с огромным опухшим носом, заплывшими глазками, обиженно сопел...

— Идити-и-и ужи-нать! — из комнаты Нонна закричала.

— Ну что... легкий ужин? — сказал я.

— Можно, — бодро ответил он. И даже сделал движение руками, как будто идет.

Но пошел-то на самом деле я! Легкий ужин не так-то легко нам дастся. Для начала — стол с улицы в избу внести, еще раз бороться со ступеньками не будем. Поставить перед столом стул покрепче — и притащить отца. Взяли, раз-два! Оба с тяжким стоном — и я, и он... В моем постпенсионном возрасте уже меня кто-то должен носить — но ношу пока я. Вынужденная бодрость. О-па! Приехали. Какой закат озарил наши скромные стены!

— Смотри! Тень отца! — воскликнула Нонна.

Гордый профиль. Одна из несправедливостей жизни — твой профиль могут все увидеть, кроме тебя!

— Тень отца Гамлета, — усмехнулся он.

— Смотри, лучше... олень! — на левый кулак я положил опрокинутую правую кисть с растопыренными пальцами. Тень: голова оленя и ветвистые рога! — Помнишь — ты меня научил?

Показывал он тени нам — в Казани, у печки. Еще до войны!

— А вот, помнишь, собака лает! — я поставил поперек лучей заката ладонь. Разводил-сводил пальцы — «собака лаяла». Отец тоже поднял руку, но опустил — пальцы не слушаются.

Потрясающая ладонь у него! В два раза больше моей, тоже немаленькой! Помню, как он мне на пальцах показывал — как расходятся судьбы. Было это тогда, когда я вниз как-то пошел.

— Вот гляди! — два растопыренных пальца протянул. — Вначале вы вместе с другом, а потом — всё больше расходитесь: он всё больше — вверх, а ты — вниз, — тронул нижний палец.

И я сразу понял всё, на пальцах, и помнил уже всегда! И сейчас — с улыбкой показал ему тень двух разведенных пальцев на стенке нашей. Помнишь, отец? Всё-таки всегда вверх мы шли!

— ...Где еда-то? — он весело произнес.

— Бяжу, бяжу! — крикнула с кухни Нонна.

Агрономы тогда требовались срочно и в большом количестве. И на последнем курсе меня вызвали к директору института и спросили — не могу ли я поехать работать уже сейчас? Диплом мне обещали прислать на место, если я хорошо проявлю себя. И я с радостью согласился, поскольку у меня было уже много идей, которые страстно хотелось воплотить на практике. И я даже не спросил, куда ехать, — земля есть везде, а другое меня не интересовало. Опять, как и в школе, я не доучился до конца. Но это постоянное «скорей» меня радовало, соответствовало моему темпераменту и нетерпению.

По приезде в Алма-Ату нас, как степных жителей, поразили прежде всего горы, поднимающиеся сразу за городом и покрытые снегом. Я остро почувствовал, что начинается совсем новая жизнь. В министерстве Казахстана выяснилось, что в самом городе нужен только один человек, но на юге Казахстана, в Чимкенте, формируется новая Южно-Казахстанская область, и там нужны агрономы. Мы тряхнули в кепке жребий. Но выиграл не я. Жребий мне всегда доставался не лучший. Но это и сформировало меня. Лучшим он оказывался потом. И мы, уже только двое, купили билеты в Чимкент.

Выйдя из вокзала в Чимкенте, мы с удивлением увидели голую степь. Стоял один-единственный дом азиатского типа, окруженный высоким глухим дувалом. Тут же мрачно стоял привязанный осел — и ничего больше. «Вот так приехали!» — горько засмеялся мой друг. Но приехавшие с нами пассажиры сказали, что нужно немного пройти вперед — и будет город. Это вызвало у нас недоверие, поскольку до самого горизонта никакого города не было видно. Но мы всё же пошли, и вскоре прямо у нас под ногами открылась глубокая красивая долина. Между зелеными кронами виднелись железные крыши, покрашенные в самые разнообразные цвета. Мы обрадованно стали спускаться. Город оказался очень приятный. Дома все были одноэтажные, и в каждом дворе был сад. Тротуары отделены от улицы бурными арыками и двумя рядами могучих деревьев, закрывающих пыльное небо, — они были гладкие, светло-серые и без коры, ранее таких я не видел. Все дома имели владельцев, и многие пускали к себе жильцов. Мы зашли с другом в понравившийся нам дом. Нас встретила полная седая женщина, как мы узнали, зубной врач. Фамилия ее была Колосенко, что нам, как агрономам, очень понравилось, о чем мы сразу же сказали ей, и она рассмеялась. Мужа у нее не было, была дочь, больная и прикованная к креслу, но очень веселая и образованная, и мы впоследствии очень подружились. Мы узнали, что в городе есть хороший парк с большой сценой, где часто гастролируют театры. Мы были прикреплены к столовой, но там, как и в магазинах, практически не было ничего. У нас в Областном земельном управлении был заместитель заведующего Осипов, в задачу которого входила организация самоснабжения. Он ездил по окрестностям и покупал фрукты, овощи, рис, вино. И только лишь изредка — мясо. Это было удивительно для этих мест. Совсем рядом, под Ташкентом, наша семья спасалась от голода в двадцать втором году у одного из родственников матери. И в глазах у меня навсегда запечатлелась картина — как гнали баранов. Они шли как бы самостоятельно, плотной пыльной массой, несколько дней подряд. Иногда только вдоль этого бесконечного потока скакал всадник — и потом снова шли только бараны. То была настоящая бесконечность! Но баранов отобрали у хозяев и распродали по дешевке. Жители рассказывали, что еще совсем недавно можно было приобрести большого барана буквально за копейки. И вот результат. Казахи, которые кормились всегда при баранах, остались ни с чем. Но, находясь в городе, где жили в основном госслужащие, мы плохо пока представляли масштабы бедствия. К нам подселились еще двое, присланные из нашего же института. Однажды в воскресенье один из них принес бутылку водки и предложил тут же выпить. Мне пить не хотелось. И я сказал, что не стоит и начинать, с одной-то бутылкой. Все начали смеяться. И я, обидевшись, схватил бутылку и выпил ее целиком. Ночевать мне пришлось в милиции, и я считаю, что тогда я выяснил свои отношения с пьянством раз и навсегда.

Наш начальник товарищ Арипов мне нравился. Этот пожилой человек всегда был целеустремлен и серьезен, и первое время я с удовольствием и даже жаром выполнял все его поручения. Особенно мне запомнилась одна поездка в дальний Сузакский район. Там только что было восстание против русских, и Арипов спросил меня, не боюсь ли я. Я сказал, что нужно научить казахов возделывать землю, и тогда они не будут восставать. Арипов почему-то хмыкнул. Но ничего не сказал. Я был наивен и горячо верил в успех науки, как многие тогда. С Сузакским районом не было никакой оперативной связи, поэтому надо было как-то добираться туда. Предстояло составление плана области по заготовке кормов, однако не было никаких сведений оттуда о численности и состоянии сенокосилок в районе. Я ехал с присущим мне в те годы энтузиазмом. Поезд шел по главной магистрали, соединяющей Россию и Среднюю Азию. Я знал, что дорогу эту строил мой отец, когда скрывался от ареста за связь с нашим сельским учителем и совместное с ним чтение запрещенной литературы. Это было еще до моего рождения! А теперь я ехал по этой дороге. Может быть, как раз это место насыпи, где я проезжаю, строил он? Кстати, и в советское время он отличался упрямством и склонностью к отрицанию банальных истин, которые повторяли все. Отчасти упрямство это передалось и мне...