Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

Однако, будучи во власти штампа — о борьбе за прогресс в литературе и жизни, — я продолжал с нею биться. Когда ко мне приехал из Москвы брат, главный контролёр моей жизни, я привёл прекрасную аптекаршу, и брат в своей обычной манере «покровительствовал» ей. Утром, после того как она, хмуро кивнув, скрылась за дверью и ушла в аптеку, я не удержался и спросил:

— Понял?

— Чего же не понять? — удивился брат.

— И не отравила! — не удержался я.

— А... должна была отравить?

— Могла! — не без гордости прокомментировал я.

— Эти твои мичуринские опыты! — завопил он и, мелко крестясь, кинулся к вокзалу.

Я и сам понимал, что движение существует лишь в моём воображении, на самом деле — нет ничего. В один скучный вечерок Анжелочка так «угостила» меня, что я еле дополз до телефона! Мотивы? Мотивов нет. Можно ли это назвать движением к прогрессу? Не уверен!.. Но что-то и приятное всё же вспоминается:

— Ну сладенькая, ну повернись!

— М-м-м! (Капризно.)

Что это мне в голову лезут исключительно криминальные сюжеты? Соцзаказ? Да вроде бы нет, просят о возвышенном, о благородном. Снова наряжать манекен? Но Анжелочка хоть не просила об этом, а тут — обязан! Притом, что ждать от Анжелочки, я уже знал, а от этой?

«Любовь»? Про две «попытки» я уже рассказал.

Я заставил себя сосредоточиться на Лушином голоске, который всё это время пел в трубке:

— ...и шампанское, шампанское! Только, пожалуйста, что-нибудь приличное — «Клико» или «Моэтт»...

Неужели наконец-то мне удастся написать что-то приличное? Даже не верится.

Луша продолжала нести несусветную чушь.

— ...капитан, влюбившись в неё, буквально сходит сума! Цветы доставляются вертолётами с юга Франции, устрицы из Бретани, икра из России...

Надо же, какая экзотика!

— Но вы же сказали — «он застреливается!» — от усталости я даже перешёл с ней на «вы».

Она осеклась. Что-то такое она и в самом деле говорила, но сейчас это выглядело досадной помехой: ежели он застрелится, значит, перестанет «метать икру»?

— Ну, это вы продумайте, Валерий Георгиевич! — небрежно сказала она. Её это не очень интересовало. Шампанское, икра, желательно — без конца. Если будем убивать капитана — кончится икра, Луша надует губки. А если оставить его жить вечно — кончится терпение, да и содержимое кошельков заказчиков иссякнет, и шкуру они сдерут с меня! Ловко она меня подставила!

— Мы с вами «Оскара» должны получить, Валерий Георгиевич!

— Ну, ясно — только «Оскаром» можно заслониться, когда нас будут «кончать» за растрату!

— Ещё какие-нибудь указания есть?

— Капитан влюбляется до безумия, — пела Луша, но, по-моему, она сошла с ума, превратившись из прогрессивной журналистки опять в уборщицу-миллионершу.

Мне кажется, она окончательно запуталась.

— Указания? Вы помните — героиня запивает, пьёт всё подряд: виски, шерри, джин, кюрасао, водку!

Вот водку — зря.

— ...Наступает рассвет, капитан находит её и, обняв за плечи, ведёт в ресторан. Им подают молочного поросёнка...

— И тут вбегают мафиози и убивают их! — выкрикиваю я.

Наступила долгая пауза. Видимо, Луша усваивала обидную мысль, что всех денег из мафиози всё равно не выкачать... А заканчивать всё равно как-то надо, уж лучше так. И такая малопонятная смерть даже выгодней: раз — и всё, а если разоряться на объяснения, то не успеешь толком выпить и закусить.

— Ну хорошо, если вы так хотите... — не очень охотно проговорила она.

«А как ещё с тобой расстаться?» — подумал я.

— Ну хорошо... они падают среди цветов...

Рядом с поросёночком...

— ...и вскоре в небо над кораблём взлетают две ослепительные чайки!

Всё-таки она упорно хочет доказать, что главный автор — она, а остальные лишь неумело ей помогают.

— А поросёночек — не взлетает?

Зловещая пауза, на протяжении которой я должен, видимо, сначала покрыться потом, а после — заледенеть от ужаса.

— Мне не очень нравится ваш цинизм, Валерий Георгиевич!

Да я и сам с ним намаялся.

— Мы обо всём договорились, Валерий Георгиевич?

— Нет, — проговорил я и повесил трубку.

Снова звонок. Дозаказ шампанского? Со вздохом я взял трубку.

— Где эта с-сука? — сиплый голос Крепыша.

— Не знаю. А что случилось?

— Она у ювелира нашего колье «одолжила» — и с концами! На выставку везли! Сказала, что для съёмок надо. Только сейчас раскололся, с-старый козёл! А ты её покрывал. Всё ясно?

Ясно: казни не миновать.

— Где эта с-сука? Стали всех трясти: оказалось, что тут не съёмочная группа, а сплошной г-гарем: ни артиста ни одного, ни оператора, ни осветителя — никого! Одни е...ри её! Ты такой же специалист?

Да, в общем, наверное, да.

— Погодь — ты тоже своё огребёшь!

Не сомневаюсь. Бросил трубку, стал качать мышцы. Ну... совершенно безумная баба! Знала ведь, что колье увела, — и шампанского, шампанского гордо требовала. И — чайки, чайки... Красивый миф. Идея, конечно, возвышенная, но отдельные негодяи...

Звонок.

— Они думают, я чокнутая! Вешают свои миллионы на меня и, чтобы ничего не прилипло, хотят!

Бросила трубку. Зачем звонила — не пойму. Оправдаться перед богом? Но я же не бог. А насчёт «прилипания» вообще не спец. Ну, прилипло колье. Хорошо это или плохо?

Яростный перезвон. Такой, наверное, стоит на подводной лодке, когда она идет в атаку или ко дну.

Снова Крепыш:

— Ты знал, что на этой «барже» полно ментов? Ты их привёл? Или эта?

Пауза. Неожиданно — её крик:

— Найдётся здесь хоть один мужчина?!

Пауза. Видимо, не нашлось.

Пошли выстрелы: надеюсь, это не в меня пытались попасть по телефону? Крики: «Зорька! Стоять» — словно из хлева. Опять выстрелы — даже трубка на шнуре подпрыгивала. Потом, как в стереокино, звук переместился в другую сторону: по коридору, за моей дверью, пронеслись, всё сотрясая, какие-то боевые слоны, с отрывистыми хриплыми криками:

— Беру, Петро!

Удар — словно столкнулись два огромных бильярдных шара и разлетелись. И снова голос:

— Беру, Павло!

Мне тоже захотелось поучаствовать в этих богатырских играх, я стал трясти железную дверь «пытошной» — бесполезно.

И тут вдруг резко наступила тишина: и в трубке, и в коридоре. Шум и грохот были как-то спокойней (какая-то жизнь идёт и без меня), а тишина страшно насторожила. Что-то совсем необычное. Все умерли?

Я стал колотиться, ища в «пытошной» слабое место, наконец вышиб какую-то переборку — не в море ли? — и вышел вон.

Картина, которую я застал в «Тропикано», превосходила своей неожиданностью все. Гора трупов? Банально, банально! Гораздо интереснее! Тоха в пятнистой десантной форме с тремя богатырями в тренировочных костюмах сидел за стойкой бара и пил сок. По другую сторону овального бара сидели мои заказчики — Лысый, Лимон, Крепыш — и, как и положено негодяям, пили вино. Картина была почти идиллической, разве что дышали они чуть прерывисто.