Валерий Попов - Излишняя виртуозность [Сборник]

— Ну что — будем «мочить»? Вот только кого? — Крепыш с яростью уставился на Лысого. Вероятно, именно он у них отвечал за культуру и вот так с нами опростоволосился.

Лысый, в свою очередь, всю злобу обратил на меня (всё равно к Луше ничего не пристаёт, смывается, как губкой):

— Да хватит тебе квасить! — он вывинтил у меня из пальцев бокал. — Работать пошли!

Он по-умному лепил из меня образ талантливого, но запивающего специалиста: голова есть, но керосинит по-чёрному!

— Ну давай! — Я ему подыграл, тем более что после «Сеновала» действительно слегка закосел.

— Пепси налей!

Мы выпили пепси и куда-то деловито пошли. Лушу и Тоху они не пригласили, даже не посмотрели в их сторону: с одной стороны, было, конечно, лестно, а с другой — боязно.

Почему-то мы попали в «пытошную», где Лимон был начальником или тренером. Он ласково шуганул троих толстых тёток в дорогих спортивных костюмах, что корячились перед зеркальной стеной. Тётки, сопровождаемые моим прощальным взглядом, хихикая, убежали. Чего они хихикали? Знали, что тут произойдёт?

Лимон указал нам на маленькие креслица перед орудиями пыток, сам сел на одно и стал с диким напряжением, скрипя пружинами, сипя натянувшимся тросом, сводить и разводить перед собой огромные «лапы», наливаясь бордовым цветом, надуваясь мышцами. Впечатление было устрашающим.

Злобный крепыш вышел куда-то, и мы услышали, как за дверцей что-то тяжёлое бухнулось в воду. Люк в океан? Звук был какой-то гулкий, с эхом закрытого помещения, однако кто его знает? Я побледнел. «Члены» пересмехнулись.

Тогда-то я и вспомнил свою любимую фразу: «Человек вообще достаточно пожил, если пользовался любовью женщин и уважением мужчин». А я, слава богу... Правда, с уважением вот этих мужчин дело обстояло не совсем ясно.

— Ну что, значит, не хочешь нам нарисовать? — проговорил Лысый.

Избалованный больно! — рявкнул Крепыш.

Начало допроса, не скрою, меня порадовало. Чувствовалось, что они откуда-то знают, что имеют дело с крепким орешком, а отнюдь не с пустым.

«Пытошники» молчали. Как умные люди, они понимали, что с «любовью» как-то не сложилось, придётся выколачивать силой. Других методов у них, по всей очевидности, уже не было — деньги скушала Луша... «Луша моет маму. Мама моет раму». Да-а. Им явно не хотелось «работать», да ещё с человеком, который пока не сделал им ничего плохого.

— Ну шо — годится она на журналистку? — поинтересовался Крепыш.

— А на дворянку? — выспрашивал Лимон. Я вздохнул.

— А на что она годится вообще? — Крепыш снова взъярился на Лысого.

— Вы думали, я вам за эти гроши Лайзу Минелли куплю? — парировал Лысый.

— Финиш! — Крепыш жахнул по макиваре — каратистской доске, макивара прогнулась... Ого! Жест этот, по-видимому, означал, что хватит пререкаться, надо работать.

— Может, действие перенести на подводную лодку... — предложил я, начиная работать.

— Ты шо — совсем простой? — разгорячился Лимон. — Тебе деньги платят, чтоб ты вот эту посудину рекламировал, шоб «серьёзные» люди на ней плавали, — на хрена им подводная лодка!

— Но с чего это вдруг ей журналисткой приспичило стать? — не унимался Крепыш.

Мне всё это напоминало известное литературное произведение... «Не хочу быть чёрной крестьянкой, хочу быть столбовою дворянкой!»

— А это — шоб нас разоблачить. За наши ж гроши, — усмехнулся Лимон.

— Чтобы мы приличными людьми были! — строго глянув на дружков, проговорил Лысый.

Да, нелёгкая задача мне предстоит... Луша-разоблачитель!.. Как бы её саму не разоблачить!

Словно прочитав мои мысли, вошла она, села, величаво закинув одну роскошную ногу на другую, глянула на нас, как бы говоря: вот мои аргументы! Ваши аргументы? Затем появился мрачный Тоха. Основная работа, как я понял, будет с ним.

— Ну шо, малец, будешь девоньку любить? — Лимон тоже почувствовал главную трудность в этой истории.

— А это как мастер скажет, — лениво кивнул Тоха на меня.

Мастер трудного жанра! Луша чётко почувствовала, что сопротивление во мне, что если кто и является противником любви к ней, так это я. Получил практически всё, а теперь... есть же такие неблагодарные люди!

— Я же почти всё вам рассказала, Валерий Георгиевич, — уже с оттенком брезгливости проговорила она. — Капитан влюбляется в прогрессивную журналистку. Влюблённые сидят вечером на корме и видят зелёный луч, предвещающий счастье. Вам что-нибудь не понятно?

Господи... неужели ради этой... серьёзный капитан будет смотреть не вперёд, а назад? И — видали мы этот «зелёный луч»! Вон он сидит, зелёный с похмелья.

— Вы что-то имеете против любви? — процедила Луша.

Да, такой трудной любви в жизни не было! Но кто тебе сказал, что жизнь будет становиться легче? Скоро подъёмным краном придётся поднимать.

— Я, пожалуй, пойду, Григорий Матвеич? — играя всеми своими формами, спросила Луша.

— Иди, иди, — задумчиво произнёс Лысый.

— Да, вы поняли, надеюсь, что я дворянка? — Луша злобно вперилась в меня: ещё бы — единственная преграда между нею и миллионами!

Я промолчал. Получишь ты, Георгич, по башке, честное слово, получишь.

Луша направилась к выходу, но вдруг дверь распахнулась, и вошёл мой Костюм. Все почтительно встали.

— Ну, как работается? — осведомился он.

— Сложный товарищ. Хамит, — тут же нажаловался Лимон.

Когда это я хамил?

— Балованный больно! — вскричал Крепыш. Вот это, пожалуй, верно. Да, избалованный, но исключительно самим собой!

— Нам такие и нужны! — строго произнёс Костюм. — Широко мыслит. Постарайся не подкачать!

— Я пойду, Авенир Максимыч? — Луша на этот раз обратилась уже к Костюму и сноровисто переступила, как застоявшаяся лошадь.

— А с тобой у нас будет особый разговор! — холодно ответил ей тот.

Луша горделиво вышла. Тоха поплёлся за ней.

Ну, ясно, кто опять здесь главный. Я.

— Надеюсь! — Костюм положил мне руку на плечо.

Ну а на кого же ещё надеяться? Я вздохнул.

— Пусть он тут у нас посидит! — показал свою расторопность Лысый. — Что-нибудь нужно? — спросил он у меня.

Если б они что-то нужное могли дать! Я вздохнул.

— Если что, звоните прямо мне! — величественно проговорил Костюм и удалился.

— Всё понял? — Крепыш полосанул костяшками пальцев мне по губам. Это, как я понимаю, его работа. Все при деле.

— Ну всё, всё! — Я стал их выпроваживать. Кто-то, видать, Лимон, долго громыхал запорами на железной двери. Затихло...

Так я сразу и начал! Я прошёлся по залу. Интересные здесь орудия пыток. Вот дыба. Ноги вдеваются в железные башмаки, руки — в железные рукавицы, и ты всеми силами пытаешься удержать свой вес, а дыба медленно, со скрежетом тугих пружин, тебя растягивает. Вот другое: пристегивают за ноги к наклонной доске — и ты, чтобы голова не переполнилась кровью и не лопнула, должен напрягать пресс, поднимать голову, садиться, снова падать и снова подниматься... умирать-то от кровоизлияния неохота!