Валерий Попов - Сон, похожий на жизнь [Повести и рассказы]

...Что интересно — Павлов мечтал о партийной карьере страстно, но при этом не мог или сознательно не хотел завязывать с пьянством. Две эти страсти то мирно сосуществовали, то вступали в конфликт. То есть наутро он должен был встречать иностранную делегацию, а к позднему вечеру накануне у кого-нибудь из нас в гостях он напивался до полного безобразия. И облик его к утру ну никак не мог соответствовать кондиции! Уж не знаю кто, вероятно он сам, придумал способ спасения. Он был абсолютно убежден, что накануне можно нажраться как угодно, но если надеть на лицо холодную кастрюлю и спать в ней, то никакого опухания личности не произойдет, и даже напротив — она обретет строгие, классические черты! Помню, как однажды вечером перед встречей делегации он нажрался у меня, после чего, твердо ступая, вышел на кухню, подобрал подходящую для своей хари кастрюлю, натянул ее, упал на диван, и через минуту послышался даже не храп, а реактивный вой с характерным металлическим дребезжаньем. А так как жил он целеустремленно и твердо, то спал в кастрюле практически каждую ночь. Представляю себе ощущения первой его жены, второй жены, а также всех многочисленных его наложниц: он мог изменить женщине, но кастрюле не изменял никогда!

С тем самым дребезжаньем зазвонил телефон! Лена взяла трубку и грустно мне кивнула: он!

— Я пойду погуляю...

Я вышел. Улица Высоковольтная! На такой и жить-то страшно! Половина десятого — а никого уже нет. И вдруг я похолодел. Медленно, как я шел, за мной ехала машина. Так. Уже заботятся? И что?

Машина подъехала совсем близко. Скосив, как заяц, глаза, я увидел, что в машине сидит женщина в белой куртке. Вспыхнула зажигалка, осветив молодое красивое лицо. Женщину прислали? Это гуманно! Прогрессивные веяния — правильно пишут за рубежом!

Она ехала рядом. Нет — тут что-то другое... Не понял, что ли?

Она оттолкнула дверцу:

— Садись!

Мы ехали вдоль насыпи, проехали под ней, катили в обратную сторону. Остановились.

В квартире, не включая света, она зажгла свечи — и выплыл Санин портрет! Я смотрел, ничего не понимая, — потом повернулся к ней.

— А...

— Б.

— Так вот эта насыпь! — Я глянул в окно.

— Ну и что? — Она нагло мотнула грудью. — Он же не ко мне шел — а от меня! Уже там мыслями был!

— А что? Был... в какой-то прострации?

Она долго смотрела на меня.

— Ты ж его друг! Он так тебя любил!

— И я его любил.

— Так что ты — не знаешь? Какая прострация? — вдруг радостно проговорила она.

— Это точно! — обрадовался и я.

Действительно — она его знает! Даже снял плащ.

— Уныние ненавидел! — Она вдруг всхлипнула. — Основным признаком слабоумия считал. «Почему это плохо все? — говорил. — Что за чушь? Почему же мы тогда живем?» Он здорово меня воспитал... он — и больше никто! Хотя разные были — и богатые, и вроде имеющие все, — но такой любви к жизни, такого оптимизма ни у кого не видела, ни у каких миллиардеров!

— Это точно! — я согласился с ней (хорошая баба!). — Он тоже нас поднимал всегда, пока у нас силы были, и даже когда кончились — тоже пытался.

— ...Надо во всем видеть что-то хорошее! — повторял он.

— Во всем? — с отчаянием говорил я. — Ну, например, в Павлове твоем есть хоть что-то хорошее?

— Есть! — сразу и убежденно говорил он.

— Ну, что, что?!

— Пьянство!

— Это, по-твоему, хорошая черта?

— Убежден!.. То есть для него — да!

— Почему это?

— Не будь он пьяницей, он бы уже такого натворил! Всех бы уже передушил! А так — не успевает!

— Да, замечательно!

Но надо сразу отметить, что, общаясь с Павловым, Саня ни малейшей коррозии не поддавался, никогда ничего не делал, чего хотел от него шеф. Придя замом директора, Павлов понял, что надо первым же делом обмарать всех — заставить, например, произносить речи.

Помню, как он обламывал меня:

— Ну я же, пойми меня правильно, вовсе не призываю тебя ко лжи! Вовсе не обязательно тебе говорить о том-то и том-то, скажи об этом и этом-то — но скажи искренне, от души!

Постоянный мой отказ и сделал наше совместное существование невозможным.

А Саню он один только раз попросил произнести праздничную речь и после зарекся: Саня вроде как надо все говорил, но постепенно в речи его все четче проявлялся ритм верлибра... В зале хохот все нарастал... Гости в президиуме были недовольны! А Саня радостный кинулся к Павлову: «Ну как?»

— Да... это точно! — подтвердила она мой рассказ. — В смысле куража, дурацкого изгилянья он был поистине неутомим! Говорила я — доиграешься! И доигрался. Однажды, помню, позвали к телефону его — причем именно здесь, чтобы показать, что знают про него все! Рукой ему машу — «Тебя нет!»

— Ну почему же? — говорит. Трубку отобрал. — Алле... внимательно слушаю вас!

— Извините за беспокойство, Александр Федорович, — вежливо так говорят (и отчество, мол, знаем, никуда не уйдешь). — Не могли бы мы с вами в удобное для вас время встретиться и поговорить?

— А кто вы?

— А вы не понимаете?

— Нет.

— Ну хорошо — при встрече мы вам объясним, кто мы и что именно нас интересует. — В голосе уже некоторое утомление появилось. — А кто там у вас все время берет параллельную трубку?

— Это хозяйка, — Саня говорит. — Надеюсь, вы не станете спорить, что в своей квартире она может делать все, что ей заблагорассудится?

— Ну конечно, конечно... — отвечает голос.

Я машу ему рукой — кончай, а он, наоборот, вошел только в раж!

— Так когда бы вы могли нас посетить?

— Как только докушаю ананас!

— Вы кушаете ананас? — настороженно спрашивают.

— Да нет, это так. Шутка.

В трубке долгая пауза, должная, видимо, показать, что в таком разговоре шутки более чем неуместны! Саня ждал, ждал и трубку повесил. Моментально новый звонок.

— Алле!.. Так это опять вы? Разве вы не закончили?

— А что — вы считаете, что мы о чем-либо с вами договорились?

— А разве нам надо с вами договариваться? — Саня удивился.

— А вы считаете, что не должны?

— А я, знаете, никак не считаю. Не задумывался о вас.

— Какой-то странный у нас получается разговор!

— Да, разговор не первый сорт... Так все? Извините, очень хочется в туалет!

— Так не хотели бы вы к нам зайти?

— Честно говоря, не особенно... А где вы расположены?

— Вы что — не знаете?

— А почему, интересно, я должен знать?

— Хорошо. Мы пришлем вам повестку, — совершенно измотанный уже товарищ сказал. — Всего доброго!

И повесил трубку.

— Наконец-то! — Саня вскочил, помчался в сортир...

И потом, когда все-таки затащили его туда, он уверял меня, что вовсе не моральный его облик их интересовал («Моральный ваш облик нас совершенно не интересует», — якобы сказали ему). А интересовали их якобы только исключительно физические его данные — почему он совершенно не устает, всегда находится на взводе, на подъеме, а их сотрудники, даже самые здоровые, посидев за столом полтора часа, поголовно засыпают. «Хорошими делами надо заниматься!» — якобы сказал он им...