Валерий Попов - Комар живет, пока поет [Повести]

— А Станислав Петрович ушел уже. Сегодня он в ночь дежурил. Полчаса как ушел.

Как раз — когда ты маялся, не решался. Никак не врубишься ты, что совсем новая жизнь у тебя. И прежний облик — приятного человека, соблюдающего приятности, — забудь. Выть будешь по телефону по ночам, и все за это ненавидеть тебя будут! Прежнего симпатягу — забудь. Неприятная пошла жизнь, с неприятными отношениями. «Третье дыхание» мучительным будет! Знай!.. И это все она сделала, такая маленькая, невидимая под одеялом почти! Блеснули узоры на коже — поглядел на них с кротким вздохом. Такая роскошь — с ума сойти — мне в сердце должна была вонзиться! На место отнес! Прилег на минутку и снова как-то прозрачно заснул, видя эту же комнату... чуть-чуть разве другую. И самое важное упустил — проснулся от бряканья. Утро уже!

Быстро на кухню пошел. Она, сладостно чмокая, прищурив глазки, пила чай... но что-то быстро убрала в хлебницу!

— Что там у тебя?

Поглядела лукаво, потом открыла хлебницу, смущенно сияя, вытащила огромный, на полбатона, бутерброд с джемом.

— ...Захотелось, Веч!

Так бы и жить!

— А! Сделай и мне!

Сидели, чавкая. И еще какое-то нетерпение подмывало ее — весело, загадочно поглядывала на меня.

Ну, с ней просто запаришься! — подумал я радостно. То так, то так!

— Ве-еч! — мечтательно проговорила она. — ...Какой сон мне снил-сы!

Она была так счастлива, что я почти забыл даже, какой мне «снился сон». В раю оказались! Отлично же сидим!

— Рассказать? — спросила, сияя.

От волнения не мог ничего выговорить, только кивнул. Вдруг так и продержимся? Хорошо б!

— Ну... — Она смущенно потупилась, потом выпрямилась. — Как будто я приезжаю в какой-то южный город — весь в зелени, цветах. Понимаю, что это Ровно, где дядя Саша, когда я была еще маленькая, начальником станции служил. Но и где-то помню, что на самом-то деле Ровно, особенно возле станции, вовсе не такое... Но кто-то специально мне сделал хорошо! И это я понимаю — и от этого счастье совсем какое-то... безграничное. И вот — оборвалось бряканье. Остановился вагон. Тишина. Солнце. И я так в блаженстве лежу, сладко потягиваясь, потому что знаю, что дядя Саша самый главный тут и меня любит, поэтому можно не вставать, понежиться. Тишина. Солнце. И никого. Счастье. Потом зеркальная дверь отъезжает — «зайчики» пробежали по купе, — и входит дядя Саша, седой, в белом кителе, с ним какие-то начальники — тоже в белом все и красавцы.

— Вставай! — дядя Саша улыбается. «Не хочу-у-у!» — потягиваюсь.

— Ну, тогда, — его заместитель, красавец, говорит, — мы будем на вас брызгать!

Все улыбаются, и появляется пиала...

Пиала — я знаю откуда.

И все они окунают в нее свои пальцы и брызгают в меня. Золотые капли летят. Я смеюсь, отмахиваюсь. И просыпаюсь... Что это, Веч?

Может, это прощанье со счастьем? Вслух я этого не сказал. Мы смотрели друг на друга. Резко как-то ворвался телефон.

— Не надо, а? — вдруг проговорила она.

Вздохнув, я взял.

— Вы меня разыскивали? Что-то случилось? — строго и как-то больно громко, на всю квартиру, проговорил Стас.

Нонна застыла.

— Э-э-э... — Никогда еще не было мне так неловко излагать при ней, хотя звонки неудобные бывали.

— Опять обострение? — жестко произнес он.

— Да, да! — радостно вскричал я, словно сообщая о чем-то приятном.

О неприятном при ней не могу говорить! Раздирали меня в разные стороны он и она!

— И что вы решили делать?

Хоть бы потише говорил!

— С кем ты разговариваешь? — нахмурилась она.

— Да так! — Я махнул рукой.

Вряд ли Стасу понравится такое отношение. А без него — вспомнил я ночку — не обойтись.

— Хотелось бы... э-э-э... встретиться, — мямлил я.

— Привозите ее сюда! — проговорил Стас жестко. — Дома это все бесполезно.

Нонна все поняла. Руки ее дрожали — особенно большие пальцы ходили ходуном.

— Веча! Ну что я такого сделала? Я тебе рассказала сон!

Ну вот и хорошо. И пора проснуться! — заводил себя я. — Лепит какую-то чушь про раннее детство. А сейчас возраст немножко другой!

— Когда можно подъехать? — прямо спросил я.

Место уже знакомое: теща померла там. Надоело кривляться. У меня тоже нервы есть!

— Собирайся!

— Куда? — Теперь и лицо ее дрожало.

— В больницу! Здесь ты всех сведешь с ума... включая себя.

— Я... не пойду! Не пойду! Убей лучше меня здесь! — Она схватила узбекский ножик. — Или я тебя убью!

Улыбаясь, я выставил руку.

— Немножко погоди... А... извините — вы машину не пришлете? Состояние... не совсем транспортабельное, — сообщил в трубку я.

За тещей присылали!

— Это я слышу, — сухо сказал Стас. — Но, к сожалению, транспортом не располагаем. Время приемки — до двенадцати. Жду вас!

Убежала куда-то. Теперь ищи! Дрожала в кладовке, вместе с ножом.

— Я не поеду, Веча. Не подходи!

Я сел за стол, уронив лицо на ладони. Ведь не может же быть, чтоб ужас конца не имел! Попробую друга Кузю подключить к этому счастью. Занято! Хорошо устроился.

Строго глянув, прошел мимо отец. Видимо, рассчитывает на завтрак. Оптимист. Твердокаменный оптимист, я бы отметил. И в аду потребует завтрак. «А?.. Что?!. Почему это — нельзя?» Брякнул задвижкой ванной. Водные процедуры? Это умно. Но боюсь, что сегодня будет не совсем обыкновенный день.

— Алло! — Кузя наконец прорезался.

— Салют! — весело произнес я. Нельзя отпугивать. — Ты прокатиться не хочешь сейчас?

Самое мерзкое — не в самом отчаянии, а в том, что его надо скрывать!

— На чем прокатиться?

— А на авто!

— Странная у тебя какая-то игривость с утра! И куда ж?

Нелегко игривость эта дается!

— А... Надо женку в больницу отвезти! — произнес легкомысленно.

Долгая пауза. Давал, видимо, понять. Судя по длительности — много чего. И прежде всего давал понять неуместность такого тона! В следующий раз буду рыдать. Тогда-то он точно испугается и сбежит. А сейчас, что ли, не точно? Если б хотел — таких пауз бы не устраивал!

— Извини... но она — согласна?

Вон какую высокую ноту взял! Решил отказать не просто так, а по причине своего благородства. Умно.

— Ты же знаешь конвенцию... За которую и мы с тобой, кстати, сражались: в психушку нельзя сажать без согласия клиента. Кроме... — Кузя произнес.

— Кроме? — спросил.

— ...Ну, я не помню, старик!

Измотал я его с утра непомерными своими требованиями: конвенцию наизусть знать... Но главное он четко усвоил. И я за это стоял. В общечеловеческом смысле! Но — не в таком!

Объяснить ему разницу? Впрочем, понял бы, если хотел!

— Ну, извини. Подзабыл немножко. Подучу, созвонимся. Извини.

Трубку положил.

Я на часы глянул. Пешком не дойдем. А в транспорте будет за всех цепляться — боюсь, что не хватит моих сил.

Бобу, может, звонить? Его вроде бы принципы не мучают в такой степени, как интеллигента Кузю, — боюсь, что многие в таких конкретных делах услугами беспринципных пользуются, не то замучаешься.