Валерий Попов - Избранные [Повести и рассказы]

Но и эти мои планы хозяин безжалостно развеял:

— Собирайся! Мне в рейс.

Я сунул дрожащую руку в карман за бумажником. Только песок!

Да — трудные были годы...

— Здесь дует... из туалета, — робко пролепетал я.

— Сиди и моли бога, чтобы я тебя не выкинул вообще! — рявкнул Леха. Он был уже во всей своей силе и красе, в черной форменной шинели и фуражке, с гербами и позументами. Хозяин! Проводник! Если бы не дикая головная боль, я, наверное, был бы ему страшно благодарен.

Вскоре Леха, упиваясь своей властью — и победою — до конца, посадил напротив меня пьяного десантника, в тельняшке под расстегнутым кителем, без шинели и фуражки. Может быть, такой приказ — ездить им без шинелей и фуражек?

Мое унаследованное с прошлого дня беспокойство усилилось. Тяжелый и одновременно слезливый взгляд соседа не отпускал меня. Что ему надо?

Пружины, растягиваясь, заскрипели. Первый раз подкинуло. Поплыл перрон.

— Петр! — Сосед протянул маленькую руку с якорьком, и, когда я доверчиво схватил ее, веря во все хорошее, он сжал ладонь мою мертвой хваткой и, не выпуская, разглядывал меня в упор своими безумными, блестящими глазами. Я пытался вырваться. Бесполезно!

— Троих таких я сделаю! — сообщил он. И честно добавил: — Четверых — нет!

Хорошо, что хоть честный! Но троих — тоже немало. Я вжался в угол. Тогда он пересел ко мне и снова приблизил свой слезящийся взор.

— Что можешь? — произнес он.

— В каком смысле? — пробормотал я, пытаясь вжаться в стенку еще плотней.

— В любом!

— Могу тебе будку начистить! — сказал я.

После потери Солженицына мне терять нечего!

Петр удовлетворенно кивнул, потом вдруг встал, повернулся к раме и, ухватившись за ручку, рывком опустил стекло вниз. Хорошо готовят наших десантников! В купе завьюжило, сразу несколько снежинок сверкнуло на его прилизанных волосах.

— Есть вопросы? — Он повернулся ко мне. Вопросов не было.

Видимо, будет сейчас выбрасывать меня в окно. Ну ясно — а куда ж ему еще девать мое тельце? Не в багаж же сдавать!

Что ж — достойное завершение поездки: быть выброшенным в окно. После моего бурного выступления в Доме литератора это покажется всем скорей закономерным, чем странным. Все, думаю, одобрят!

Я пригладил волосы, чтобы выглядеть получше.

Но у него оказались другие планы. Он вдруг вцепился в верхнюю раму и, энергично сложившись, вылетел ногами вперед, в пургу. Вот это да! Я зажмурился. Над головой моей послышался жестяной грохот. Слава богу — он сумел зашвырнуть себя на крышу. Я перевел дыхание. Да — хорошо готовят наших десантников, ничего не скажешь! Сердце прыгало. Хорошо едем!

Видимо, завидуя нам, вошел Леха — уже полностью отрешенно и официально:

— Хочешь в линейной милиции оказаться? Почему открыл окно?

— Есть вопросы?!

Даже я, уже слегка подготовленный, испуганно отшатнулся: голова свисала за окном абсолютно безжизненно, закатив зрачки, на фоне проплывающих, словно привидения, снежных крон.

Леха вышел, жахнув дверью на роликах, словно заклинивая ее навек. Видимо, и десантник был его моральным должником и досадил ему не меньше, чем я.

По крыше, куда-то удаляясь, загрохотали ботинки. Думаю, надо воспользоваться паузой, чтобы сосредоточиться. Машинка тут, под столиком... А рассказы? Помню, я сунул их под рубаху, освобождая для бутылок портфель. Рука испуганно шарила по голому телу... Тут!

Это уже счастье! Рассказы тута, машинка тута. Не пропадем!

Я стал перелистывать страницы и даже вздрогнул от громкого шороха. Из головы струйкой сыпался песок, образуя дорожку на перегибах страниц. Бульдозером работал я, что ли?

Я провел несколько раз расческой. Пустыня Сахара!

— Вши, браток? — снова свешиваясь в окошке, спросила голова.

Что-то здесь неясно. Откуда песок? Явно Леха все упрощает, чего-то недоговаривает!

— Керосином, браток! — посоветовала голова в окне.

Нет — с этим я не сосредоточусь! Лягу-ка я, пожалуй, спать. Этот по-своему едет, я — по-своему. Глубокий, освежающий сон! Думаю, он многое разъяснит. Холодновато, правда, — но, учитывая особенности соседа, окно не закрыть. Зато, раз он предпочитает на крыше, можно накрыться сразу двумя колючими одеялами. А учитывая, что купе вообще пустое, — даже четырьмя!

Я наконец пригрелся, стал уплывать в горячее блаженство. Жаркий шепот в моем ухе: «Сумасшедший» Кто — я? Более одобрительного слова из женских уст, да еще шепотом, не существует! Я плотнее сжал веки, выжимая сон до капли, до конца. Какие-то песчаные горы, тусклое светило за ними. Марс это, что ли? Подвал! Шеей вспомнил: подвал! На ходу приходилось пригибаться, потолок низкий! Неужто — с ней? Похоже на то: иначе кто же — «сумасшедший»? Подвал! Широкое пружинящее полотно дворницкой лопаты под нею — и падающий мне на темя песок! Потом мы, сдавленно хохоча, искали в дюнах клипсу — и нашли-таки. Ура!

Ну — Леха подлец! Все ему не нравится, а глянь, как хорошо!

Я хотел было даже бежать в тот конец вагона его целовать. Но скривится, наверное! Пусть! Полежу тут в горячем блаженстве, досмотрю сон. Даже если это сон, а не правда, тоже хорошо: никакой ответственности.

Потом — сон или правда? — мы стоим на морозном углу, подплывает заиндевелый троллейбус и, брякнув челюстями, проглатывает ее, как крокодил птичку.

Дальше явственно помню: мой трамвай ползет в белую снежную гору, на стеклах разлапистые пальмы наливаются алым — навстречу по горе поднимается солнце. «Что-то скучно у нас в трамвае, — мой голос, — может, споем?» — «Я тебе спою, паря, между глаз!» Во память!

Я снова было вскакиваю, чтобы бежать к Лехе, доказывать, что все складно, но ему не докажешь. Ему надо, чтобы все было плохо, тогда он — король.

Я окончательно засыпаю с мыслью: «Молодец! Выкрутился во сне!»

Проснулся я в царстве тишины — и холода. Поезд стоял. Я приподнялся. С этой стороны, как сгустки ночи, черные цистерны. Откинув одеяла, я выскочил в коридор. Ни света, ни людей. Полная безжизненность. И то же за окном. Ну Леха — затейник! Продолжает душить! Впрочем, он и не обещал довезти меня до дому, сказал просто: «Мне — в рейс!» — и я напросился. В тот момент мне казалось, что я, кроме него, никому не нужен. А как сейчас? Я дернул его дверь, и она отъехала. Никого! И никаких признаков жизни, даже подстаканников. Вьюга помыла окна. Огромная луна. Абсолютная безжизненность! Здорово меня Леха завез — показал полное свое превосходство. Я надел шапку, пальто, взял в руку машинку. Ну что? Отведаем жути?

Я спустился на рельсы. Мороз был такой, что ноздри изнутри слипались. За рельсами желтел какой-то огонек. Вокзал? Станция?

Я допрыгал туда. «Глазово». Это где?

То ли от тьмы, то ли от холода, то ли от их обоих вместе я чувствовал давно забытый восторг. Молодец, Леха! Правильно меня завез!