Валерий Попов - Тетрада Фалло

Молча мы выходили из конференц-зала на первом этаже двенадцатиэтажной больницы, и тут к Борину торопливо подошла секретарша и что-то шепнула, глядя на меня.

— Ах да. — Борин с досадой повернулся ко мне (видимо, теперь я вызывал у них лишь досаду). — Совсем забыл! Для вас же заказана экскурсия в Гатчину... ну... резиденцию царей... музей... парк! — Последнее он выговаривал уже торопливо, явно стараясь отделаться от надоедливого гостя с его блистательными, но нереальными проектами.

Я хотел ему ответить тоже с досадой, что я не затем приехал сюда, чтобы тратить время на бессмысленные экскурсии, но тут за стеклянной широкой дверью больницы увидел Марину, которая радостно махала мне рукой.

— Вот... с ней, — торопливо проговорил Борин и ушел, и все мои русские коллеги тоже разбрелись, лишь Гришко сочувственно потряс мне плечо, добавив несколько русских слов — значение их я узнал значительно позже.

Оставшись в холле один, видимо никому больше не нужный (Джуди тоже ушла), я пошел навстречу Марине, моей сопровождающей. Неужели она действительно приставлена ко мне для слежки? Сердце мое болезненно сжалось. Какое красивое, я бы сказал, одухотворенное лицо, особенно сейчас, когда мы шли навстречу друг другу. Не может быть, подумал я, чтобы она служила против меня. Что же ей, специально приплачивают за то, чтобы она была радостной? По-моему, за деньги (если она получает их за работу со мной) нельзя выглядеть такой счастливой. За деньги нельзя выглядеть... такой влюбленной. А именно такой она выглядела. И этот ее образ взволновал меня гораздо сильней, чем взволновал бы образ опасной и коварной русской шпионки. С той бы я расстался, уехав отсюда (вряд ли ее командировали бы в Нью-Йорк), а с Мариной, вдруг почувствовал я, расстаться будет не так-то просто. Мы так разбежались навстречу по скользкому каменному полу, что чуть было не прильнули друг к другу, пришлось выставить вперед руки — и мне, и ей.

Так что со стороны можно было принять это за объятие. Впрочем, так же восприняли это и мы — мы подержали друг друга за руки, слегка дрожа, потом, испугавшись, разъяли руки.

С моей Мартой мы поженились в полном удовлетворении нашим союзом (чего не скажешь об отношении к этому браку наших родителей), жили дружно, родили детей... но я не помню, чтобы у нас даже в самом начале была бы хотя бы одна такая встреча, как эта.

Мы молча стояли в центре холла. Марина, я чувствовал, тоже была потрясена этой неожиданной вспышкой чувств, которые накапливались, накапливались понемножку и вдруг — прорвались. «Ку ле фудр» — «удар молнии» — так называют мои предки-французы внезапную роковую любовь. Это уже не исчезнет, не кончится ничем — это я понимал абсолютно четко. Неужели рухнет моя устоявшаяся, удавшаяся профессионально, благополучная во всех отношениях жизнь? За этим ты приехал сюда?

Мы пошли с Мариной к выходу. Возле автомобиля Марина, надо сказать, первая взяла себя в руки и хрипло произнесла, растерянно глядя на меня, но на английском (может, все же «приставленная»?):

— Чуть не забыла. Надо немного подождать — с нами еще Гриша поедет.

Это «надо немного подождать» снова насторожило меня. Кто приказал? Одной сопровождающей мало, нужен второй? Большая честь для меня!

«Второй» долго не шел, и мы с ней смотрели друг на друга, и подозрения растаяли, и осталась только любовь.

Но как сохранить ее? Мы еще ничего не сказали друг другу, а уже предстояло первое испытание: я должен прямо сейчас огорчить Марину, сказав ей, что операции Ксюши не будет.

Поэтому, когда пришел веселый Григорий, обнял меня (что-то меня сегодня много обнимают) и мы поехали, я долгое время молчал.

Сказать? Вот сейчас. Выедем с территории больницы на улицу! Но на широкой окраинной улице, окруженной стандартными домами, так грохотали грузовики вокруг нас, что сказать что-то в нужной интонации было нелегко. Потом пришла отвлекающая мысль: может быть, попросить заехать в гостиницу, чтобы я мог для загородной прогулки взять плащ? Август в том далеком 1991 году был прохладный.

Но тут я мысленно прикрикнул на себя: хватит тянуть время, ни к чему хорошему это не приведет. Все уловки — лживы и губительны. И, повернувшись к улыбающейся Марине, я, продолжая улыбаться, сказал:

— К сожалению, я не смогу сделать Ксении операцию.

Марина побледнела и отпрянула в дальний угол кабины (мы сидели с ней сзади). Потом, анализируя этот момент, я вспомнил, что удивился поведению Григория: он не прореагировал никак и даже не повернулся. Сообщение мое не взволновало его? Но ведь он с самого начала сказал, что направлен Министерством здравоохранения для помощи нашей акции. И теперь, когда все неожиданно рушится, это не трогает его? Уже знал? Откуда? На совете в больнице он отсутствовал. Но это удивление было не сильным — все мои эмоции были отданы Марине. Испугавшись за нее (так она побледнела), я стал торопливо говорить ей, что решение это принято ради безопасности жизни Ксюши, что пока еще здесь не все готово для операции.

— И что же будет? — тихо спросила Марина.

А я еще считал ее «приставленной», нанятой для слежки за мной! Ни за какие деньги, ни за какие гонорары не получится так искренне переживать!

Но тут меня посетила другая тревога: почему же она переживает так за чужую девочку? Конечно, она воспитательница, нанятая для работы с детьми. Но разве можно, если тебя всего лишь наняли, переживать так за свою подопечную?

То, что моя жизнь начинает падать в какую-то пропасть, причем сладкую и манящую, я тогда чувствовал лишь смутно. Все переживалось неосознанно, не в словах, а в смутных ощущениях. Я попытался успокоить себя: ну что ты волнуешься? Ты сказал только что, и достаточно твердо, что не будешь делать операцию, не будешь делать ничего. Ты хотел помочь, не жалея своего дорогого времени и сил, но все тут оказалось неподготовлено, невозможно и... опасно. Для кого?.. Да даже и для меня. Свою репутацию я точно могу тут похоронить. Я говорил все это себе... и в то же время не мог отвести глаз от Марины.

И тут машина резко тормознула — мы с Мариной вместе стукнулись в спинки передних сидений и, выпрямившись, улыбнулись друг другу. Но шофер впереди что-то зло сказал Григорию. Видно, что-то произошло на дороге. Мы стали смотреть вперед. По поперечному шоссе медленно двигалась колонна танков. Конечно, в любой сильной стране есть танки, но то, что они передвигались в таком количестве днем, не считаясь с движением на дороге, насторожило меня. Мы переглянулись с Мариной, и во взгляде ее было отчаяние — так же, как, наверное, и в моем. Вот и кончилось счастье. Нам напомнили, в каком мире мы живем и, главное, в какой стране мы находимся.

— Что это? — спросил я у Гриши, тронув его за плечо.