Валерий Попов - Разбойница

Я налила водки ему в ухо, заткнула «Тампаксом», и он успокоился. Потом (чего не хватало для полного счастья) дверь с медленным-медленным скрипом открылась, и в халате с обтрёпанными кистями и в бархатной камилавке вошёл Лев Львович Зеленский — наше милое домашнее привидение с дымящимся стаканом чая в руке. Он сидел у нас в ногах, улыбаясь воспоминаниям. Свою дверь он иногда путал, но воспоминания у него, судя по улыбке, были хорошие.

— ...С дымящимся! — ликуя, прошептал мне Саша.

— О! Извините! — Лев Львович наконец-то увидел нас и улыбнулся счастливой улыбкой...

Но самой главной загадкой в этой истории было то, что шеф почему-то ни за что не давал мне их паспорта!

Я хотела отвести их в гостиницу, и паспорта их были уже протянуты...

— Не суйся! Я сам! — вдруг проявил неожиданное рвение он.

И потом, когда я собиралась за билетами до Алма-Аты:

— Я сам!

Небо в далёкой сказочной Алма-Ате оказалось почему-то таким же низким и хмурым, как в Петербурге. Впрочем, раз Максим хочет, чтобы ему не нравилось... Желание — закон!

Во всё время полета — и до него — Александр вёл себя со мной с какой-то чопорной любезностью, словно он, престарелый граф, на что-то робко надеется, но никак не решится переступить границы официальных отношений... Что ещё задумал, лысый козёл?

Нас встретил его друг-сослуживец, которые, по-моему, у него всюду. Откуда, казалось бы, в Казахстане моряки? Толстый улыбающийся казах, судя по животу, — важная персона, впрочем, они все тут кажутся важными.

— Господи! — я оглядела снежные горы, растущие, кажется, прямо из асфальта. — Куда меня занесло?

Друг медленно-медленно провел нас в комнату — «Вери Импортант Персонс» — очень важных персон. Там мы посидели полчаса на жёсткой скамейке, после чего с нас содрали по двадцать долларов и предложили — после всех остальных пассажиров — идти получать свои вещи.

Начинается неплохо!

Мы подъехали на рафике к гостинице «Алматы».

— Давайте паспорта, — по гидовской привычке я протянула руку.

— Не беспокойтесь, я сделаю! — Александр с необычной для него предупредительностью собрал паспорта.

По его странной дрожи я поняла одно: даже близко к регистрации мне не следует подходить!

В номере, прямо на столе, торжественно встретил меня таракан, шевеля усами. Номер был одноместный — шеф почему-то продолжал разыгрывать робкую чопорность.

Я сняла тяжелую трубку, послушала гудок... Позвонить, спросить: «Скажите, пожалуйста, как зовут пассажиров, которые только что въехали?»

Но почему-то положила трубку на рычаг.

Друг его по имени Абиджамил оказался заместителем министра культуры! И сделал нам всё, что от него зависело.

Сначала, по этому случаю переодевшись в национальную одежду, он торжественно принял нас у себя. Чего никогда не было — и навряд ли когда будет в России, — сам замминистра встретил нас на улице. Министерство помещалось в деревянном, покрытом красивой резьбой доме, оставшемся здесь со времён казачьего поселения Верное.

Потом провёл по резной же лестнице к себе в кабинет.

Девушки в национальных одеждах стали подносить на стол угощение: сначала бешбармак — девушки поставили на стол огромное блюдо, где в густом бульоне плавал огромный кусок баранины и кусочки теста. Хозяин тут же разрезал мясо ножом и раздал всем по куску с костью. Потом внесли голову барана, которую Абиджамил торжественно вручил Александру. Тот, не дрогнув, отрезал уши, передал Максиму. Тот брезгливо взял уши и положил их на стол. Затем Алекс согнутым пальцем вырвал из бараньей пасти нёбо и протянул его Николь. Та слегка позеленела, но взяла нёбо в рот и стала вяло жевать. Абиджамил сиял: принял гостей как подобает!

Тут Максим скрипучим своим голосом произнёс: не думает ли Абиджамил, что этим угощением снял все проблемы и острые вопросы, которые существуют на его родине? Абиджамил, изумившись, сказал, что, конечно же, так не думает, хотя на самом деле именно так и думал.

Тут подали рыбу хе и мясо хе, но Максим демонстративно отодвинул глубокие пиалы и вынул блокнот. Сначала он спросил о главном: что министр думает о наступлении исламизма и национальной розни? Абиджамил ответил, что ничего этого нет — и горькая, уже привычная складка определилась в углу рта Максима. Мы осторожно, стараясь не издать звука, сосали и грызли мясо и рыбу... Неужели Максим думает, что именно сейчас и именно вот таким образом он защищает права людей! А мы кто? Мусор? А министр кто?

Максим, уже устало, скептически спросил о культуре: хотя это и был вопрос, который касался нашего хозяина. Тот долго говорил о театрах, институтах и техникумах, а Максим с усталой, всё той же скептической усмешкой смотрел на синий татуированный якорек на запястье министра — мол, разве бывают министры культуры с якорьком?.. Представьте себе — бывают!

Мы бесшумно выпили чаю с лепешками и стали откланиваться — праздник испорчен. Только Максим горделиво поблёскивал стекляшками: он приехал сюда не обжираться, он приехал докопаться до истины, как бы глубоко она ни была. А разве истина — глубоко?

Расстроенный хозяин, не зная, что придумать ещё, предложил нам посетить музей казахских национальных инструментов.

— Да вы заняты, наверное? — застеснялась я.

— Нет, нет! — радостно вскричал Абиджамил.

Мы переходили широкую современную улицу. Наверное, Максим мог бы гордиться ею, если бы вырос в степи, а не приехал из Парижа. Но он, увы, приехал.

Было по-прежнему холодно и туманно, и лишь ярко-голубой казахский флаг над министерством веселил глаз.

В музее пахло воском и еще чем-то, было сумрачно и пусто. Только в ярко освещённых стеклянных шкафах весёлые куклы-казахи справляли национальные праздники. В плоских стеклянных витринах висели инструменты: хобыз-домбра, адырна (на адырне играли только девушки), труба-керней, трубящая тревогу: выдолбленный ствол вставлялся в высушенную верблюжью гортань. Абиджамил подходил к витрине, важно нажимал кнопку — и тут же на все помещение раздавался записанный на пленку щиплющий или воющий звук именно этого инструмента.

— В прошлом году сделали! — гордо сказал Абиджамил.

Вообще, как я заметила, это было колоссальной сенсацией, что сам замминистра вёл экскурсию как простой экскурсовод — это сопровождалось восхищенными перешептываниями сбежавшегося персонала, скромным сиянием личности самого Абиджамила... Но, вообще-то, надо отметить, это всё скорее было сенсацией местного значения — мы достойным образом не могли оценить этого, а Максим вообще демонстративно покинул группу и следил своими говнодавами отдельно от всех. Единственное, что вдруг вызвало его интерес, — дверца в стене с надписью «Газ». Очки его засверкали, он подтащил к дверце женщину-директора музея и стал спрашивать: «Что это?» Женщина коротко ответила, что время от времени для дезинфекции инструментов всё помещение заполняется газом. «Вы удовлетворены?» После этого она вернулась к обожаемому заместителю министра и больше не спускала с него восхищённых глаз.