Валерий Попов - Разбойница

— Знаем такую! — произнёс изумлённо Несват, видимо, вспоминая меня: все-таки своего рода звезда! То-то и мне его отечная личность показалась родной.

— И за бо-орт её брос-ает в на-бежав-шую волну! — размахивая стаканом и расплёскивая водку, проорал кудрявый Ечкин. И, как всегда, русская гениальная песня всё уладила и объяснила. Гвалт снова сделался всеобщим, и на меня уже не обращали отдельного внимания.

— На, выпей, утопленница! — вполне уже доверительно и даже интимно проговорил шеф, видно решив, что проверку на вшивость я прошла нормально. А он как думал? — На выпей! — он протянул мне стакан с толстым дном и ещё более толстым слоем водки. Стало совсем тепло. Я была счастлива, после стольких месяцев ностальгии вновь оказавшись членом коллектива:

— Эту так не утопишь! — уже почти добродушно произнес Вислый (Варанов), и я ответила ему ослепительной улыбкой.

Потом вдруг ко мне подплыло лицо Ечкина:

— Ечкины, Ечкины мы! Мой прапрадед тройки имел по всей Москве!

— Только ты в анкете этого не указал! — где-то рядом усмехнулся Александр.

Все заржали. Время уже было вроде бы новое, но в анкетах, на всякий случай, ничего лучше не писать!

— Мыться собираемся? — рявкнул Саша, и даже я слегка подтянулась, почувствовав, что его голос тут для всех — гром небесный.

Слегка раскачиваясь, обнявшись, все вместе мы вошли в деревянный предбанник, разодрали свежие, склеенные крахмалом простыни и, сбросив с себя все лишнее, вошли в сауну: сладко кряхтя разлеглись на пахучих деревянных полках, сперва ещё прикрываясь простынями, а потом уже нет — чего скрывать, ничего неожиданного ни у кого нет! И даже местная королева (оказавшаяся, кстати, Королёвой) тоже оказалась весёлой бабой и, раскинув свои телеса, кряхтя, заметила:

— Эх, сейчас бы ещё мужичка хорошего!

— Где же его возьмёшь-то? — старчески кряхтя, проговорил Саша, и все снова загоготали. Спетая команда!

Любовь ко всем им переполняла меня — особенно после водки.

— О! Миозитик у тебя! — я положила ладошку на скрученную в сторону тёмно-бурую шею Вислого.

— Продуло, бля! — прохрипел он. — Башки не повернуть! Как волку!

— Ну-ка! — я села рядом и при внимательном молчании коллектива стала раскручивать его голову, положив одну руку на подбородок, другую на затылок. Усыпив его бдительность плавными, однообразными движениями, я резко рванула. Раздался страшный хруст.

— Всё! — испуганно произнес Ечкин. Вислый-Варанов посидел неподвижно, пытаясь понять, на каком он свете, потом пошевелил головой, потом ещё.

— Слушай! — восхищённо воскликнул он. Все загалдели.

— А меня! А меня!

— Потри немножко! — попросила возвышающаяся грудой Королёва.

Я быстренько села на нее верхом, плавными кругообразными движениями рук «подоила» её наспинные выпуклости.

— Как же ты, подруга, носишь на себе такую плиту? — проворковала я. Некоторым клиентам я говорила «могильную плиту», но пока осторожно воздержалась. — Сделаем! — я шлёпнула её по загривку и соскочила с нее.

— Потрогай-ка тут... что-то тянет, — попросил Ечкин, прикладывая ладонь к тому месту, где должны были бы быть плавки. Я весело пересела к нему, положила ладошку туда и вдруг почувствовала, что тону второй раз за этот вечер — какой-то страшный ледяной водоворот всё глубже и всё быстрей втягивал меня, я летела в какую-то черноту, ни в какой сауне ни среди каких друзей меня не было. В ужасе и с каким-то усилием я вырвала руку. Наверное, я жутко побледнела, потому все умолкли и смотрели на меня.

— Что с тобой? — второй уже раз за этот вечер Саша смотрел на меня совсем по-новому, попав на что-то непредвиденное, чего никак от меня не ждал.

— Чего там? — выплыли испуганные глаза Ечкина.

— Тухлые вы, ребята, все! — с трудом взяв себя в руки, весело проговорила я. — Когда у вас диспансеризация-то будет?

— Как только приедем, так и будет! — сурово всех оглядывая, проговорил Александр.

— Ладно, раз здоровье такое хреновое, надо выпить! — Варанов выразил общее настроение, и мы снова выкатились к бару.

Снова захорошело. Все говорили вразнобой, пересаживались туда-сюда, спорили.

— А ты молодец! Слушай...

Я вдруг почувствовала потную руку Ечкина на моём бедре, в порыве благодарности, которую он испытывал ко мне, ладонь его ползла вверх всё выше и выше.

Я весело посмотрела на Сашу: это так надо?

— Отставить! — узрев чужую руку на моих прелестях, рявкнул он. Ечкин отдёрнулся.

— На-ас на ба-абу променя-ял! — прогорланил Ечкин, и все заржали. В состоянии общей «хорошести» после бани хватало пустяка для полного счастья.

Появилась четвёртая бутылка... шестая. Потом мы пели «Славное море» и «Усталую подлодку», потом, уже на овациях, я исполнила своё коронное:

И вместе со всеми — мощным медленным хором:

Бешеные овации — себе и другим.

— Все! Разбегаемся! — рявкнул Саша.

Прощание было долгим и нежным, будто мы провели вместе сто лет.

— Девочка, откуда ты так тело знаешь? — липла Королёва.

— Курсы койки и житья! — ответила я весело.

— Напиши мне твой телефончик. Не пожалеешь. Я главный диспетчер по питанию всего пароходства.

— Телефончик? М-м-м.

— На тогда мой! — засунула бумажку за лифчик.

— Давай! — Саша отдал мне ключ и куда-то ушёл, ясно подчёркивая, что дальнейшие услады его не интересуют.

Совсем лёгкая, я почти влетела в каюту, откинула одеяло и широко разбросалась на холодной простыне.

Блаженство было почти полным. Я стала, прикрыв глаза, поглаживать сначала груди, потом ноги, потом между ног. Я сама чувствовала, как восстали соски, налились и слегка даже вывернулись наружу губы. Тихо сипя сквозь зубы: «С-с-с», — я все ускоряла массаж. Не всё же другим. Можно было достичь пика блаженства и таким путем, но хорошо бы, если бы кто-то вошёл.

Стукнула дверь. Я застыла с прикрытыми глазами. Принц был высок, великолепен, над головой его сиял нимб. Я смотрела на него неподвижно, потом прыгнула, как мартышка, ногами вперёд, пальцами ног резко стянула брюки принца до самого тормоза.

О-о-о! Не отцепляя пальцев ног от ремня, я приближалась к желанному жезлу рывками.

— Вставай! — он резко дернул брюки вверх, едва не оторвав мои бедные пальчики.

Я медленно поднялась. Качнуло. Это я сама — или уже так качает?

— По-серьезному одевайся! — он кинул мне брюки и свитер.

— Что так?

— К капитану!

По коридорам кидало от стены к стене — и даже он, мой маленький, жахнулся головушкой о брандспойт.