Валерий Попов - Нас ждут

— В чём дело? Почему так? — тоном начальника поинтересовался я.

— Полосами пашут, чтобы не было пыльных бурь, — ответил он. — Если всё распахать подряд, пылью всё станет и в небо улетит.

— Ясно! — я важно кивнул.

Потом вдруг рядом с автобусом появился табун лошадей, впереди него скакал на белой лошади узкоглазый мальчик, моих примерно лет. Некоторое время он упрямо держался вровень с автобусом, не отставал, потом, когда всё-таки отстал, яростно ударил кулаком себе по колену. Ну и характер!

Мы ехали и ехали через степь, я уже начал стоя дремать; потом вдруг совсем вплотную к дороге показалась бурная, мощно несущаяся река.

Много мощных деревьев, подмытых течением, упало ветками в воду, ветки были упруго изогнуты водой.

— Да-а... хулиганит река! — озабоченно проговорил мой провожатый.

Все в автобусе смотрели на реку.

— Да-а! Катастрофический паводок! — проговорил седой дяденька.

И тут вдруг сразу, без перехода наступила тьма. Сначала я ничего не мог понять, тряс головой, потом понял, что мы въехали в очень узкое и высокое ущелье — в нём было ещё темно, солнце только ещё начало заглядывать в него; несколько изогнутых берёз светилось на самом верху, как проволочки в лампе.

Мы долго ехали в темноте, поворачивали, и ущелье постепенно освещалось: сначала высоко, почти в небе, показались розовые снежные вершины, потом свет пошел вниз, появились склоны, в них, словно воткнувшиеся стрелы, торчали деревья.

Потом совсем рядом оказалась река — нужно было встать на сиденье и увидеть под обрывом неспокойную, тёмную воду.

Потом вдруг выглянула труба медленно идущего по реке буксира, самого буксира не было видно — только кончик трубы.

— «Менделеев» наш что-то тащит! — заговорили в автобусе. — Наверно, опоры тащит для высоковольтки.

— Да нет, дебаркадер тащит обратно: вчера в Синевке пристань-дебаркадер сорвало паводком, вот он и тащит обратно на место.

— Да нет, то трансформатор из Запорожья таранят!

Спор разгорался, в конце концов все сбились в автобусе в сторону реки, потом даже стали залезать на сиденья, чтобы как-то заглянуть вниз: что это тащит их любимый «Менделеев»? Я быстро перешёл на другую сторону, изо всех сил давил на сиденья, ещё немного — и эти безумцы опрокинули бы автобус с обрыва.

— Дебаркадер! Дебаркадер тащит! — наконец отлипая от стёкол, удовлетворённо заговорили даже те, кто сначала говорил про трансформатор и опоры высоковольтки. Все возвращались на места, усаживались.

Автобус, который до этого ехал на двух колёсах, наконец плюхнулся на все четыре.

Честно говоря, я был удивлён поведением пассажиров. У нас, в большом городе, где так много всего, что ни про что уже и не знаешь, все отнеслись бы к такому вот буксирчику спокойно: ну, плывёт и плывёт, ну, тащит и тащит. А что тащит, мы не знаем и никогда, наверное, не узнаем, так чего волноваться?

А здесь, как видно, люди знают про всё и даже во всём сами участвуют, потому и волнуются.

Нет, так, конечно, жить интереснее. Если бы я всё вокруг знал и во всём участвовал, тогда отец не смог бы меня упрекать в лени и равнодушии. Равнодушие появляется тогда, когда ничего от тебя не зависит.

Например, что-то делают на улице с люком, суют туда какие-то измерительные приборы со стрелками, потом туда лезут люди в каких-то масках. Что-то там делается интересненькое. А что?

— Отойди, мальчик, не мешай!

Сколько я ни старался, не смог даже узнать простейшую вещь: что означают на всех домах какие-то буквы и цифры, обведённые рамочкой, — что-то они означают, но что? Никто не говорит. И ясно, что при такой жизни постепенно сделаешься ленивым и равнодушным, когда все только и говорят: «Мальчик, не суйся!» «Да, а здесь по-другому! По-другому здесь! — радостно почувствовал я. — Здесь только успевай крутиться — дел много».

Автобус повернул, объехал гору, белую и сверкающую, как будто она была из мрамора (она и действительно оказалась из мрамора!), и горы немножко раздвинулись, и впереди показалась плотина. Она походила на замок: одни её башни поднимались выше, другие ниже, но в среднем, примерно, она доставала до половины высоты ущелья.

За рекой, на высокой лесистой горе стояла похожая на огромный белый скелет опора электропередачи. К ней по склону горы тянулась широкая просека, словно скелет, поднимаясь в гору, косил перед собой деревья косой.

До плотины мы не доехали, свернули в посёлок. На краю центральной площади стоял новый двенадцатиэтажный дом. Горная стена, которая отвесно поднималась за этим домом, была раз в двадцать выше этого дома; я отмерил пальцами — в двадцать раз!

Да, здесь не слабо; надо быть смелым, чтобы просто к этой горе близко подойти, а к ней не только подходили, её даже штурмовали: на крутом уступе я разглядел маленький флажок.

Не прошло, наверное, и часа, как я приземлился, но от моей апатии и усталости не осталось и следа, я чувствовал прилив бодрости, желание лезть на эту гору, мчаться скорее на плотину.

— Подожди меня здесь, — сказал парень. — Сейчас на плотину поедем, к Аркадию Михайловичу.

Он ушёл в здание с надписью: «Управление строительства». Я долго ждал его, разгуливая по площади, покрытой сверкающим гладким камнем, с красивым фонтанчиком посередине. По краям площади стояли стеклянные магазины, за ними поднимались сосны. Площадь эта была, видимо, местом прогулок — толпой прошли ребята с гитарами, потом чему-то смеющиеся девчонки. Вот шла семья: папа в каске, мама без каски и гордый маленький мальчик в маминой красной каске. Я и раньше, живя ещё дома, замечал иногда строителей в красных защитных касках, но здесь все были в них — бездельников, как видно, тут мало. Один я.

Я стал оглядываться по сторонам: где же мой провожатый, долго мы будем тут ещё терять время?!

Может, он чем-либо увлёкся и забыл про меня? Я, слегка ещё робея, вошёл в прохладный мраморный вестибюль управления. По стенам вестибюля были развешаны всякие таблицы и диаграммы — их я достаточно нагляделся в школе! — но на самой широкой стене висела огромная фотография макета гидростанции, какой она будет, когда все работы закончатся.

Тут я загляделся. Плотина белой изогнутой стеной распирала тесное мрачное ущелье. По гребню её ехали красивые автомобильчики, с правой стороны её сверху вниз шли красивые белые колонны. Внизу у подножия плотины стоял изящный ажурный домик, казавшийся особенно хрупким и изящным рядом с громадою плотины.

Внизу были надписи: «Ширина плотины — 1050 метров (больше километра!), высота — 250 метров (два с половиной Исаакиевских собора!).

Я вспомнил, как мы с папой однажды поднимались на купол Исаакия, как долго карабкались по узким железным винтовым лесенкам; я всё надеялся, что скоро будет конец, но конца всё не было и не было. Наконец мы вылезли на балкончик у самого купола, блестящего и покатого, и долго ещё не могли после этого отдышаться. Зато какой оттуда был вид! Значит, путь на плотину будет в два раза трудней, — вообще, наверное, я впервые взберусь на такую высоту.