Игорь Адамацкий - Созерцатель

Долго не мог понять, отчего старики скупы. Оттого ли, что жизнь свою не в дело расходовали, или оттого, что она к ним не щедра была. И эта скудость чувств, опрокинутых внутрь и остывающих, будто жерло давно не топленной печи. И привязанность к старым вещам, привязанность сухого дерева к мертвым корням. Заблуждение, что старики предаются мудрости. Скорее, они предаются душевному онанизму. В их мозолистых сердцах борются два вялых желания: чтобы мир сохранился таким, каким они его приняли, и чтобы этот мир исчез вместе с ними или чуть раньше. И пока ни одно из этих желаний не исполняется, жизнь может идти своим чередом с полным уважением к старикам, но не принимая их в расчет.

У стариков, кажется, всегда недостает какой-то одной фразы, но зато они — носители омертвелой культуры. Вот почему уровень цивилизации определяется по старикам, теням исчезающих царств.

Сатана обычно не является по пустякам. Он приходит, как удар колокола, издалека и трагическим выбором: победить или погибнуть. Направленные к нему обвинения и мольбы обычно не достигают его слуха. Горной вершине безразличны долинные дожди.

Иное дело — несметная рать бесов. Сатана один, а бесов много. Но их значительно меньше, чем людей, и бесы с людьми составляют пропорцию один к тысяче. Но и в этом случае не всякий бес станет заниматься тысячей гоминоидов, но выбирает достойных, как партнеров по теннису.

Сатану я не хотел бы встретить ни в полдень, ни в полночь. Сатана не по моей святости, ему со мной скучно, но бесовские уловки мне знакомы.

Это напоминало игру в кошки-мышки в лабиринте, выходы из которого тебе неизвестны. Но они неизвестны и бесу. Сначала неделя за неделей у тебя создается замкнутая ситуация, откуда все-таки нужно выбираться. Ты бросаешься к одному выходу — он закрыт спиной беса, и в лунном свете блестит короткая черного лоска шерсть. Ты стремишься к другому выходу — перед тобой все рушится. Ты проскальзываешь к третьему — и там замечаешь тень бесовской ладони. Самое важное — перестать суетиться, попытаться успокоиться. Расслабить мускулатуру, уровнять дыхание, обострить и утоньшить слух, зрение, обоняние. Этим промедлением можно вывести беса из равновесия, заставить его проявить себя. Обычно он занимает место у наилучшего выхода, но думает, что ты знаешь, где находится он, бес, и бросишься к другому выходу. И бес готовится мгновенно переместиться туда. В этом случае можно сделать обманное движение, бросить ботинок, и как только бес метнется, ты выскальзываешь из лабиринта. Мастерски сыгранная партия доставляет удовольствие обоим участникам, и если это удалось, ты можешь надеяться, что бес не оставит тебя без внимания.

Конечно, всегда есть аварийный выход — положиться на волю и милость Господа нашего, но ведь и Он дал нам душу и разум, чтобы мы научились ими пользоваться.

Бесы стареют вместе с людьми, и тогда лабиринтные игры все более приобретают не реальный, бытийный характер, а воображаемый, философский, и это еще увлекательнее. И в конце концов ты с удивлением замечаешь, что все чаще инициатива оказывается в твоих руках, что именно ты начинаешь игру и примериваешься закрыть спиной выход для беса.

К чести беса следует заметить, что и он играет с закрытыми глазами. И у него есть аварийный выход — воззвать к сатане, но я не помню случая, чтобы бес этим воспользовался.

Согласно известной философской доктрине, на самом деле никакой личности человека не существует. То, что привычно принимают за личность, в действительности — цепь свойств, признаков или поступков, ни один из которых, собственно, не принадлежит человеку. Все, что принадлежит человеку, это возрастающая подвижность в начале жизни и полная неподвижность в самом конце жизни. Человек — пустая оболочка, обладающая возможностью и правом на поступки, действия и качества. Все и любые поступки и качества — вне человека, в мире вокруг него. Есть поступки, могущие вознести оболочку вверх, и есть поступки, тянущие вниз. К тому же наше время — это расстояние, какое нам предстоит пройти. Наши поступки — это наше реактивное движение. Поэтому наиболее мощные поступки выбрасывают человека далеко вперед. Этическая стоимость поступка здесь безразлична для оболочки человека, и в памяти человечества на одном уровне хранятся и злодеи, и благодетели. Но самым экономичным видом поступка, к тому же обладающим наибольшей этической стоимостью, является мысль, соединение формы мира и его сущности. Личностная оболочка человека идет из бесконечности и уходит в бесконечность, и мы пользуемся ею лишь на время нашего осознанного бытия. Эта оболочка упруга, от больших поступков и мыслей она становится просторной, маленькие мысли съеживают ее. Мы движемся не только на какое-то расстояние времени, но и в определенном направлении, которое задано предыдущим владельцем оболочки. И если мы не в силах проникнуть в состояние вещей и явлений, нам кажется, что мы не те, за кого нас принимают, а какие-то другие, иных времен и культур. Воспоминания о нашем прежнем бытии вызывают тоску. И все-таки я люблю зимними вечерами вспоминать энергичную жизнь этрусского города Марцаботто. Два с половиной тысячелетия — слишком малый срок, чтобы забыть это. Дочь жреца носила имя богини — Лаза. Мне кажется, она до сих пор стоит, прислонясь к деревянной колонне простиля, и смотрит мне вслед.

Я подкрутил рукоятки передающей системы, настроил частоту, тембр, проницаемость и сказал клиентке:

— Готово, можете читать.

Женщина опустила на шею цветастый платок, достала из тайника на груди сложенный вчетверо листок школьной тетради, расправила ладонями на столе и застенчиво улыбнулась:

— Надо туда сделать погромче, бабушка глуховата.

— Пожалуйста. — Я добавил громкости и пододвинул микрофон. — Говорить надо в эту штуку.

Женщина кивнула, облизала пересохшие губы и начала читать:

— Дорогая бабушка. Мы все тебя помним. Твой внучатый племянник снова женился. Он взял за себя Маринку из промтоварного. Наша корова Зорька на сочельник телилась бычком. А летом подохло много кур от болезни. Мы все здоровы и помним тебя. Твой портрет висит в горнице между дедом и императором.

Она всхлипнула и посмотрела на меня испуганно:

— Это всё.

— Может, еще пару слов про императора? — предложил я.

— Не-а, — покачала она головой, — я лучше про козу. Придвинувшись большим ртом к микрофону, она сказала:

— Дорогая бабушка, наша коза Светка дает полтора литра.

— Прекрасно! — Я выключил микрофон. Одна за другой мигнули и погасли разноцветные лампы.

Женщина встала из-за стола, надела на голову платок, затянула концы.