Борис Дышленко - На цыпочках

Я встал с кровати и на цыпочках подошел к окну. Было еще всего лишь часов двенадцать по московскому времени, но солнце уже куда-то делось, и на крыше флигеля уже не чирикали воробьи. Глядеть на холодный пустой двор было скучно, да еще я подумал, что меня могут заметить из флигеля, и отошел от окна. Я посмотрел на часы: до возвращения Антона Ивановича было еще далеко. Я решительно не знал, как скоротать время.

«Может быть, поспать?»

Но я выспался. Неожиданно пришла мысль: а что, если я кое-куда захочу? Я сразу же вспотел от этой мысли.

«Вот ведь незадача, — подумал я. — А главное, стоит о чем-нибудь подумать, как тут же и захочется».

Я сел на стул.

«Ладно, потерплю, — подумал я, — а если будет невмоготу, постараюсь поспать. Во сне время идет быстро».

Но меня прямо-таки начало корчить. Живот так сильно разболелся, что я не мог нормально сидеть. Боль стала острой, стреляла снизу вверх и еще резала поперек живота, как бритва. Я прижал руку к животу и, согнувшись, зажал ее между животом и коленями. Когда я сильно наклонялся, это помогало, но стоило мне выпрямиться, и все начиналось снова. К тому же от выпрямления у меня сразу же начинала кружиться голова, а рот наполнялся слюной.

«Наверное, это от голода, — предположил я, — а может быть, я отравился».

И я стал думать, чем я отравился.

«Чем же я мог отравиться? — подумал я. — Может быть, я вчера отравился рыбой в столовой? Да, рыба была какая-то подозрительная. И название у нее тоже было подозрительное, только не могу точно вспомнить какое. Во всяком случае, зарубежное. С этой зарубежной рыбой лучше не связываться — кто ее знает, где она плавала...

Да дело не в рыбе! — рассердился я. — Дело в Антоне Ивановиче, в том, что он не идет, а из-за него и мне теперь нельзя появиться. Из-за него и из-за этой глупой ванной. Вот так и умру, и никто «спасибо» не скажет. Ну почему я должен мучиться только из-за того, что он не идет?!»

Потом я разозлился уже и на Клавдию Михайловну за то, что она не уходит с кухни.

«Ну что ей делать на кухне целый день? Почему бы ей не пойти в комнату или погулять? Могла бы пойти в комнату, отдохнуть, почитать что-нибудь — ведь сегодня воскресенье, в конце концов. Просто похоже, что она специально подкарауливает меня».

Возмущение росло во мне, но я все никак не мог решиться. Я произнес немало гневных слов, прежде чем сумел заставить себя выйти на кухню, чтобы выложить Клавдии Михайловне все что накопилось.

— Ладно, — наконец сказал я, — довольно! Черт с ним и будь что будет!

Я открыл ключом дверь и вышел из комнаты.

На кухне сильно пахло бельем, которое вываривают, потому что Клавдия Михайловна вываривала белье. Она обернулась на мои шаги.

— Как хорошо, что вы дома! — сказала Клавдия Михайловна. — Я думала, что вас нет дома. Вы спали?

— Да, я спал, Клавдия Михайловна, — сказал я и не знал, что еще сказать, так как мне показалось, что Клавдия Михайловна на меня смотрит.

Она и в самом деле смотрела на меня, но я ждал, что она меня еще о чем-нибудь спросит, а она не спрашивала, только смотрела, так что мне в конце концов стало неловко. Но тут Клавдия Михайловна попросила меня помочь ей снять с плиты бачок с бельем, и я обрадовался этому как выходу.

— Конечно-конечно, Клавдия Михайловна, — с радостью воскликнул я, — с удовольствием!

Я схватил бачок и, напрягшись, снял его с плиты на пол, а, выпрямившись, снова не знал, что делать, — Клавдия Михайловна стояла по другую сторону бачка и опять смотрела на меня. Это, конечно, получилось случайно, просто потому, что Клавдия Михайловна подошла к бачку, но мне опять было неудобно. Когда я уже отвернулся, чтобы идти к окну, Клавдия Михайловна в затылок мне сказала:

— Спасибо.

— Да что там, Клавдия Михайловна! — сказал я, пожимая плечами и не оборачиваясь.

Я подошел к окну и стал гладить кота, который там по-прежнему находился. Он встал, подставил мне свою спинку. Мне больше никуда не хотелось, и злость прошла, но теперь мне было неудобно и совестно перед Клавдией Михайловной. Механически поглаживая кота, я думал, как мне выйти из этого неудобного и затруднительного положения.

— Вы знаете, я сегодня так испугалась, — вдруг сказала за моей спиной Клавдия Михайловна.

Моя рука остановилась на жесткой спине кота, и шея заболела от напряжения. Я заставил себя с заинтересованным лицом обернуться. Клавдия Михайловна стояла опять близко, держа обеими руками какую-то чистенькую тряпочку.

— Испугались? А что такое? — спросил я как мог равнодушно.

Кот спрыгнул с окна и, задев меня поднятым хвостом по ноге, прошел к двери. Я проследил за котом и опять спросил:

— Испугались? А что такое?

— Испугалась очень, — сказала Клавдия Михайловна и глядела на меня, не закрывая рта.

— Да? А что?

— Да как же? — сказала Клавдия Михайловна. — Я, как вернулась из магазина, пошла в ванную бачок взять с бельем. Пошла — и вот.

— Да-а!

— Я ж и говорю: пошла, а там, — Клавдия Михайловна смотрела на меня.

— Да, Клавдия Михайловна...

— Он не открывает! — шепотом сказала Клавдия Михайловна.

— Кто? — спросил я и сам удивился хриплости своего голоса.

— Не знаю, — прошептала Клавдия Михайловна, — не знаю. Я сама думала, Антон Иванович. «Антон Иванович!» — говорю. Молчит. Только сопит. Молчит и сопит, — сказала Клавдия Михайловна, — сопит и молчит. И еще держит. Я тяну, а он держит. И сопит. Вот я и испугалась. А?

— Ну и... что оказалось, Клавдия Михайловна? — спросил я, чувствуя, что сейчас уже не смогу смотреть ей в глаза.

— Да ничего, — сказала Клавдия Михайловна, — так и неизвестно.

Я с облегчением вздохнул.

— Я так испугалась, — продолжала Клавдия Михайловна, — убежала, людей привела. Что под нами, однорукие, знаете? Вот их и привела. А в ванной уже никого не было. Никого и не было — вот так.

— Ну и ну! — сказал я.

— Ага, — сказала Клавдия Михайловна, — мы тоже все проверили и к вам стучали. Не слышали?

— Нет, — сказал я опять равнодушно, — я спал. Вот только сейчас проснулся — и сразу же на кухню. Да, Клавдия Михайловна.

— Надо же! — сказала Клавдия Михайловна. — Кто же это мог быть? А то может, вы? — снова спросила Клавдия Михайловна.

— Я? Нет. Что вы, Клавдия Михайловна! Мне зачем? Мне не нужно, — сказал я, — я спал. А вот сейчас проснулся — и сразу на кухню. Я всегда так. В ванную я всегда уже потом хожу. Зубы почистить или еще зачем-нибудь. А так, всегда на кухню.

Клавдия Михайловна смотрела на меня и слушала.

— Я, Клавдия Михайловна, на кухне чай завариваю — я по утрам чай пью. В ванной я умываюсь. Но уже потом, перед чаем. То есть я сначала ставлю. Ставлю чайник. На кухне. Потом я умываюсь и зубы чищу, а уже потом завариваю и пью, — я почувствовал, что вот-вот начну краснеть. — Я его завариваю, а потом пью. Я и сейчас вышел, чтобы заварить. То есть чтобы поставить. А потом я заварю. И как удачно получилось, Клавдия Михайловна: вышел на кухню — а вы тут.