Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

– Чем быстрее мы их обслужим, тем быстрее они оставят нас в покое, – шепнул он мне на ухо.

Я хихикнула, повернулась к нему и поцеловала в губы.

– Поспешу их спровадить, – с энтузиазмом подхватил он.

– Первый раз вижу, как ты завтракаешь чем-то кроме кофе! – Я с удовольствием наблюдала, как он вгрызается в свежий круассан.

Наши отдыхающие наконец-то ушли на прогулку. Оставшись одни, мы сели завтракать в саду. Как делали это каждое утро.

– Запишешь на мой счет!

Я хлопнула его по плечу:

– Болтун!

Он притянул меня к себе, я уткнулась носом ему в шею и крепко обняла его. Я слышала, как вдали шумит листвой оливковое дерево моих родителей, и чувствовала их ближе, чем когда-либо раньше. Элиас молчал и только счастливо вздыхал. Нам обоим было просто хорошо. Я позволила себе подумать: обычная жизнь двух влюбленных – воскресный завтрак после субботнего вечера в компании друзей и ночи любви. Мы приручили повседневную рутину, еще не успев полноценно прожить рождение чувств. Как будто все проделывали задом наперед. Я вспомнила слова Кати о том, что она увидела в нас пару. У меня же было впечатление, будто я открываю с ним семейную жизнь и даже живу ею. Я прижала к себе обнимающие меня руки и положила на них ладони. Он вдохнул запах моей кожи, волос.

– Хорошо пахнешь, – шепнул он.

Я улыбнулась и подняла к нему лицо. Он погладил меня по щеке, отбросил со лба волосы и нежно посмотрел на меня. Я не сумела выдержать его взгляд, потому что была слишком взволнована.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил он.

– Ничего… просто в это невозможно поверить. Не нужно бы мне это говорить, но мне так хорошо с тобой, Элиас… Я тебя напугаю…

– Ты меня напугаешь, ну а я приведу тебя в ужас… Ты – последнее, чего я ожидал… Мне кажется, что с тобой я возрождаюсь, что твое появление в моей жизни дарит мне второй шанс.

– Почему второй шанс? – не удержалась я.

Он помолчал, собираясь с силами.

– До того как я отправился колесить по дорогам, как ты это называешь, у меня была жизнь, которая мне нравилась и устраивала меня… За несколько недель до того, как я очутился здесь и встретил тебя, я думал, что так и буду жить дальше – кочевать с места на место в одиночестве… И вот к чему я сегодня пришел.

От его слов у меня перехватило дух, я сделала круглые глаза.

– Согласись, если речь идет о внушении ужаса, пальма первенства за мной! – попытался он пошутить.

– Ты ошибаешься, меня это не пугает…

И я поцеловала его, чтобы удержать рядом с собой, потому что вдруг опять запаниковала при мысли, что он может сбежать.

Днем в “Бастиде” было по-прежнему пусто, и мы снова пошли в мою комнату. Я лежала обнаженная в его объятиях, глядя в сад – окно было широко распахнуто, получалось, что мы занимаемся любовью на природе. Я вдруг почувствовала прилив энергии, мне захотелось действовать. Я насытилась любовью, наслаждением, нежностью. Кровь громко стучала в моем теле, сердце, голове – пришло время.

– Элиас?

– Да…

– Отведешь меня в танцевальный зал?

– Когда скажешь…

– Сейчас!

Я повернулась к нему и поцеловала. Потом поднялась и стала рыться в шкафу. Вытащила короткие легинсы и боди. Собираясь, я слышала шорох одежды, которую надевал Элиас. Когда мы были готовы, я попросила его подождать пару минут и побежала в ванную за бинтом. Потом вернулась в комнату и тщательно забинтовала щиколотку, а он сосредоточенно и внимательно наблюдал за моими действиями.

– Только для твоего спокойствия, – заметил он.

Элиас протянул мне руку, я молча взяла ее, и мы отправились в танцевальный зал. Как же я волновалась – я снова буду танцевать! – и было страшно, что у меня ничего не получится, что танец покинул меня, ведь столько всего изменилось с тех пор, как я сделала последние балетные движения. А еще я думала о папе, о его любви ко мне, здесь раньше все было пронизано его духом. Не исчезло ли все это после того, как папино место в зале занял другой человек? Я не жалела о том, что поручила ремонт Элиасу. В особенности в последние часы и даже дни. По моим ощущениям, это было настоящим озарением, когда мне пришло в голову, что даже если Элиас в конце концов уйдет и мы не сможем проделать часть пути вместе, все равно именно он должен возродить этот зал. Я ушла в свои мысли, и тут он вдруг резко остановился на полпути. Я беззвучно спросила его, в чем дело. Его лицо было напряженным.

– Ортанс, пожалуйста, скажи мне, если тебя что-то не устроит, если ты захочешь, чтобы я переделал какие-то вещи.

– С какой стати меня что-то не устроит?

– Надеюсь, ты права…

Когда мы были в трех метрах от застекленной стены, я предложила:

– Давай ты закроешь мне глаза и проводишь внутрь?

Он усмехнулся, просьба его позабавила. Стоя за моей спиной, он осторожно приложил ладони к моему лицу, чтобы я ничего не видела, и медленно, шаг за шагом, повел меня к двери. Я охотно подчинялась, полная доверия и без малейшей опаски. Перед порогом он шепнул мне, что надо поднять ногу. И вот я вошла в зал. Мы сделали вместе еще несколько шагов, и я поняла, что он направляет меня к центру помещения. К горлу подкатил комок, я вспомнила родителей. Как бы они к этому отнеслись? Я дрожала словно осиновый лист. Здесь пахло, как раньше, но добавились легкие штрихи свежей краски, ушел запах пыли, зато заметнее стал успокаивающий аромат старого камня с явственно ощутимыми нотками свежей зелени. Как ему это удалось?

– Я все время работал с открытыми окнами, – тихо сказал он, словно отвечая на незаданный вопрос.

Я схватила его ладони:

– Спасибо.

Он отвел руки от моего лица, но я не поднимала ресницы и только почувствовала, что Элиас отошел от меня. Я подождала еще, чтобы немного успокоиться. Веки дрогнули, и я увидела себя в большом зеркале. Я была не похожа на ту, чье отражение появилось в нем, когда я вошла сюда пару месяцев назад вместе с Кати. Я была бодрее, лучше выглядела, больше не прятала глаза, в них появилась решительность. В зеркале отражался и маленький рай, подаренный мне папой. Стены были отремонтированы, стали белыми и излучали свет, паркетный пол сиял, но не скользил – это угадывалось, так что я могла не опасаться, что упаду. Я подняла голову – балки были выкрашены так же, как их изначально выкрасил папа. Однако мы с Элиасом этот вопрос больше не обсуждали, он все решал сам. Я повернулась к противоположной стене – там были развешаны фотографии. Охваченная волнением, я подошла ближе. После смерти родителей я сняла их и в приступе ярости засунула в шкаф. Теперь на стене висели мои снимки с Кати, сделанные прямо здесь, в зале, или на спектаклях в наши лицейские времена, фотографии с моих просмотров и конкурсов, фото номеров с моим участием, занятий в школе Огюста, с Бертий и Сандро, фото, запечатлевшие открытие танцевальной школы и первые летние курсы в “Бастиде”, когда мои родители еще были живы. Был один снимок папы с мамой – он держит кларнет, а она смотрит на него с восторгом и любовью.