Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres]

…Они очень любят ездить в метро до конечной остановки «Купчино» или «Дыбенко». Шляпа с полями, на ней фрукты: груши, яблоки – всё почти свежее. И цветы. Да. Ну и весь костюм: платье, туфли, сумочка – и везде цветы, цветы, цветы.

Они родились, чтобы ехать, чтобы на них смотрели и чтобы эти электрички никогда не останавливались.

Но однажды они вдруг увидят объявление: «Художественно-промышленной академии им. А.Л.Штиглица для выполнения учебных постановок СРОЧНО требуются демонстраторы пластических поз (натурщицы). Интересная внешность приветствуется! Позировать в одежде».

Стоп! Это их остановка! «Интересная внешность»! Это же про них! Пропустите, мужчина! Да дайте же выйти, господа!..

И вот они приходят к нам в аудиторию и садятся на синий стул.

Отныне все трамваи и троллейбусы ведут их к этому синему стулу.

Сегодня очередь Аделаиды.

– Я себе костюм заказала… цвета морской волны. В Коктебель летом еду. В пансионат. А что там делать? Найду себе генерала. И буду с ним вдоль берега ходить. Ракушки собирать. Нет ракушек? Ну тогда тем более – что делать? Я, кстати, вдова генерала… Давно умер, да… Платье цвета морской волны такое. Вы, как художники, что думаете: какого цвета к нему шляпа должна быть? Светлая или тёмная? Я сегодня заказывать буду. Думаете, бежевая? Для лета? А я в сентябре еду. Да, но я вообще такие цвета люблю, ну вот как вы рисуете, фиолетовые. Вам нравится, как я одета? Да? Странно. Я вообще так по улице не хожу. Только вам позирую. Это моей мамы вещи. Она давно умерла. А я вот ношу. Не знаю, что делать. Выкинуть, наверное, нужно. Но я к вам похожу. Идёт мне? Странно. Никогда не любила, как она одевалась. А выкинуть не могу. Вот к вам надела.

Аделаида смотрит на нас и снова ждёт одобрения. Получает его с лихвой.

Наша сегодняшняя постановка называется «Дама с собачкой». Аделаида – сильно повзрослевшая дама. То есть дама не только с собачкой, но и с судьбой. Она сидит в позе ожидания, сзади серебристые ткани – мелькание волн и воспоминаний. Шляпа с летящим пером, в левой руке зонтик, смотрит прямо, образ трагический – это усугубляют цвета: чёрный и фиолетовый. Она ждёт свой поезд. Она уезжает от человека, который ел арбуз…

Загвоздка была только в том, что наш преподаватель никак не мог найти собачку. Ну не было в Академии ничего похожего на собачку. И вместо неё он положил к ногам Аделаиды гипсовую голову Зевса. И прикрыл полотенцем, чтобы не смущал.

Аделаида посмеивалась. Искала правильное положение ног. В шутку поставила ногу на Зевса и нарекла себя Афиной.

– Ой, ладно, не смешите меня. Я вхожу в образ… Еду к нелюбимому мужу. Кто он у неё там был? Генерал?

– Чиновник, обычный чиновник, главное, не двигайтесь! Пусть рисуют. И в даль, пожалуйста, посмотрите. Нет, не в окно. Вон в ту стену, пожалуйста. Всё! Я вас оставляю, к моему приходу чтобы у всех была дама с Зевсом!

Уголки губ Аделаиды опускаются. Гаснет румянец. Даже кончик носа становится более острым. Чёрные кудри выбиваются из-под шляпы – дует бриз. Разворот головы в три четверти.

– А ваш преподаватель всегда такой сердитый ходит? На моего генерала похож… Тот тоже ходил, бывало, по дому и ворчал. Я внимания не обращала. Дети родились, и я в них ушла. И какая там ещё любовь… Была у меня подруга Тамара – вот она со своим мужем Толиком как два голубя ходили. Вместе и вместе. Как приклеенные. Сорок лет проходили, Тамарка умерла, а он сейчас молодую нашёл. Кстати, он художник, как вы. Говорит, что муза нужна. Я вот с Тамарой до сих пор дружу. Он что, думает, если она на облаке, так ей не видно ничего? Видно. А что не видно – я ей рассказываю. Ушёл человек – сядь на стул и жди. Когда тебя с собой позовут. Я правильно говорю?

Мы мешаем краски, пытаемся точно попасть в цвет. Тамара, Толик, Аделаида, генерал вольно расселись в аудитории и сбивают нас с толку.

– Я полжизни на этом стуле сижу. Ушёл генерал. Дети выросли. Мама платья оставила… В столовую из вас кто-нибудь идёт? Супчик мне принесите, пожалуйста. Я вам деньги отдам. Спускаться не хочу. Помню, один раз по коридору шла, Николая Петровича, балеруна нашего, встретила… такой худой. Жена у него есть? Он, кажется, и про детей рассказывал. Откуда они взялись? Я вот в театре играла. Там одни девочки были. Как у вас. Ну, тогда ещё война была.

Мама была коммунист, а я от церкви не отходила. А Бог-то есть? Я и не знаю уже. Что происходит сейчас? Крым чей? Наш? Не наш? Мне в Коктебель визу делать? Мне тогда на шляпу не хватит… Николай-балерун говорил, что не надо. Не доверяю худым. Неспокойно с ними. Основательности нет. Наташу спрошу. Она хоть и в интернате балетном училась, а всё равно толстая, но это от нервов. Ей в войну осколок в ногу попал… Ни балета, ни детства. И замуж, кажется, не вышла. Но они с Николаем Петровичем сейчас на дневной стационар вместе ходят…

А я в театре играла любительском. Кого только не играла! Суслика играла. Потом ещё собаку, как собака удивляется и вскидывает одну бровь. Вы себе представляете?! Я неделю перед зеркалом тренировалась – не получилось. Спектакль сорвала, да. А может, всё-таки фиолетовую шляпу? А этот цвет как называется? Сливовый? А когда зелёный такой, но не фисташковый? Он больше в синий уходит…

Аделаида смотрит на наши эскизы Пергамского алтаря, опоясывающего Молодёжный зал академии, – кони, хвосты тритонов, битвы богов с титанами…

– А что это за красивые женщины, убивающие мужчин?

– Ткачихи.

Аделаида удивлённо вскидывает одну бровь – понадобилась жизнь, чтобы у неё получилась та удивлённая собака.

– То есть?

– Мойры. Богини, сплетающие нити судьбы.

– И кто победил?

– Ткачихи.

Аделаида улыбается нам и говорит:

– Вам тоже пора плести свою судьбу. Мальчишки-то у вас есть? Ухаживают за вами? Вон у вас папки какие!.. Сами носите? А-я-я-й!.. Вы ищите, ищите себе кавалеров! А то сами себя не прокормите, жизнь на облаке. Ой! Это я?.. Девчонки, ну я же не толстая, зачем вы меня толстой нарисовали? Дома дорисовывать будете? Ладно уж. Только красиво чтобы получилась. И нос у меня другой. А вот у вас красиво нарисовано, мне нравится. Вы все молодцы. Я сфотографирую. Раньше профессионально фотографировала. Это у вас «Зенит-Е»? Подарили? Слушайте, вам повезло. Я столько за ним гонялась. Вы купите к нему жёлтый фильтр, он перистые облака хорошо снимает. Девочки, вам моя болтовня ещё не надоела?

Надоела, конечно, но у нас нет выхода.

– Нет? Ну тогда я вам ещё про Павла Александровича расскажу.

Меня Павел Александрович, генерал мой, в театре встретил. Я с фотоаппаратом после спектакля в буфет шла… Думала, что ему понравилось, как я суслика играла, а он даже не понял, что это я была, – перевоплотилась!.. Но он меня из-за фотоаппарата остановил. У него отец их собирал когда-то. Разговорились. Умным показался. В театр их принудили пойти – культурная программа. Потом поженились… Театр бросила. Дети пошли… А у меня причёска такая же была в прошлый раз? Так что вы молчите! Конечно, у меня же назад волосы были убраны. Мне мама никогда чёлку не разрешала стричь. «Коса – девичья краса», – всё время повторяла, я терпеть этого не могла. И под кофту эту косу прятала. Горбатая ходила. После её смерти под мальчика постриглась. Модная причёска была. И волосы не росли уже. Она права была. Не стригите волосы, девчонки. Хвостики делайте. Бантики. Мужчинам нравятся длинные волосы… Я генерала своего обманывала, в париках ходила. Русалка такая. Так и помер влюблённым. Мы с ним виделись редко. Как и сейчас. Я к нему на могилку приду, свечку зажгу. Расскажу всё. Вот как вам. Он слушает как всегда, молча. Всегда, знаете, молчал. Я рассказываю, рассказываю, а он молчит. Я говорю ему: «Ну ты скажи что-нибудь!». А он: «Что?». Поговорили.