Владимир Орлов - Усы: сборник рассказов, эссе, интервью

— Я почему-то вспомнила в связи с Элинек свою питерскую подругу, однокурсницу по Литинституту Марину Палей. Она сейчас — известная писательница, живет в Роттердаме.

— А я ее хорошо знаю! Она была у меня в семинаре молодых писателей, и первая ее публикация вышла с моим предисловием. А потом я отнес ее повесть в «Новый мир», по какой-то причине ее дали читать Тане Толстой, и она эту повесть зарубила.

— Но зато потом в «Новом мире» вышла «Кабирия с Обводного канала», более поздняя повесть Марины Палей. Тогда публикация в «Новом мире» еще считалась очень престижной…

— А теперь эти журналы никто не читает. Главная беда, что сейчас так все заняты собственными делами, добыванием денег на прожитье, что у многих просто нет времени читать. Читают домохозяйки, поэтому женская литература такая ходовая. Та публика, которая когда-то зачитывалась «Новым миром» — врачи, техническая интеллигенция, учителя — даже они сейчас перестали читать. Самые читающие — неработающие дамы.

— Но они же мусор читают! Как вы считаете, профессия писателя будет когда-нибудь опять такой же престижной, как во времена, скажем, моей учебы в Литинституте в конце 80-х?

— Сейчас вряд ли престижно поступать в Литинститут, но зато после его окончания есть возможность устроиться на работу редакторами глянцевых журналов, где платят очень приличные деньги. Парень из моего семинара, который когда-то работал инкассатором, стал редактором журнала «Охота и рыболовство». А писателем сейчас можно назвать кого хочешь. Вот Ксения Собчак стала писательницей к своему 25-летнему юбилею, или этот болтун Андрей Малахов. В моду вошел так называемый рублевский роман: Робски, Минаев, гламур, антигламур. Эти люди Литинститут не заканчивали. Из последних знаменитостей у нас учился президент Монголии. Но, я думаю, когда народ станет жить сытнее и стабильнее, когда появится время для чтения, возвратится и большая литература. То, что в слове уже найдено, никуда не денется. Надеюсь, это возвращение начнется лет через 10–15…

— Вашими бы устами… Владимир Викторович, говорят, вы по старинке пишете пером, перепечатываете рукопись на машинке, а компьютер знать не хотите. Это правда?

— Я бы так и поступал до сих пор, если бы у меня не сломалась машинка. Но я по-прежнему пишу ручкой в тетради в клеточку, а потом перевожу написанное на компьютер. Как раз последние месяцы переводил летние главы из «Камергерского переулка». Цветаева говорила: «Я думаю кончиком пера». У меня то же самое.

По Москве ходят слухи, что писатель Владимир ОРЛОВ заканчивает роман о «Комсомольской правде», где он когда-то работал. Известность и даже славу принес ему «Альтист Данилов», выдержавший двенадцать изданий на русском языке, опубликованный во многих странах мира. И вот новый роман — «Бубновый валет». Публика строит предположения: кто этот «валет», какие «короли» и «дамы» действуют в романе и каких разоблачений — какой же в наше время успех без сенсационных разоблачений? — можно ожидать от автора.

Встретившись с Владимиром Орловым, прежде всего уточнила, с кем мне предстоит беседа — с журналистом, ставшим писателем, или с писателем, который хотел бы забыть, что он журналист?

— Журналистом себя никак не ощущаю. Больше того, когда начал писать романы, пришлось вытравить в себе газетчика начисто.

— Что так резко? Ведь в свое время журналистская командировка подсказала вам идею первого романа, «Соленый арбуз». И сюжет следующей вещи, «Происшествия в Никольском», навеян письмом в «Комсомолку».

— Писатель и журналист — слишком разные профессии. Как-то к Алексею Арбузову обратились из журнала с просьбой дать какую-нибудь публицистику. Он ответил отказом: «Сейчас я пишу пьесу и не могу мыслить формулировками». Вот и я совершенно не умею формулировать, классифицировать… К тому же следование документу, факту убивает фантазию, а с нас в газете требовали не сто, а сто пятнадцать процентов точности. Вот и пришлось выбирать — либо ты газетчик, либо… Правда, писателем себя не называю, для меня это очень такое высокое понятие. Я себя считаю сочинителем.

— Который, куда же от этого деться, вырос из журналиста, из всем известной редакции. Насколько близки к прототипам герои «Бубнового валета»? И не боитесь ли в связи с этим неприятностей? Ведь люди редко воспринимают себя такими, какими их видят со стороны.

— Именно чтобы избежать всяческих упреков и обид, специально предуведомил, что все события и персонажи автором придуманы. Место действия — никакая не «Комсомолка», а просто молодежная газета, и герой — не журналист, а историк по образованию, служащий бюро проверки, технический, можно сказать, работник. В романах Останкинского триптиха — я использовал романтические ходы, приемы фантасмагории. И, приступая к новому, боялся, что освоенная уже интонация может подсказать какие-то банальные повороты. Потому и поставил себе задачу: чтобы была совершенно реальная вещь и совершенно непохожий на меня рассказчик. А какую среду я знаю? Журналистскую. Вот и взял молодежную газету, которую нигде не называю. Хотя по географии, по месту на этаже, в том числе и профессиональном, можно выстроить догадки. Чего, честно сказать, не хотелось бы. Вначале, да, намеревался использовать какие-то сюжеты из жизни газеты, но заработало воображение… И увело от конкретных ситуаций, людей, и возникла совершенно другая история — о любви, о человеке, который пытается отстоять себя, свою самостоятельность, самодостаточность вопреки всему, что на него наваливает жизнь.

Персонажи далеко отошли от тех, кто послужил как бы первотолчком к их созданию. Вот сейчас вспомнил: в жизнеописании одного героя присутствуют две реальные детали, надо убрать.

— Так обидчивы бывают прототипы? Мне встретилось у Феллини определение счастья: возможность говорить правду так, чтобы от этого никто не страдал. Что, трудно говорить правду?

— Не задумывался над этим. Я не знаю, что такое правда. Скорее всего, она у каждого своя. Но знаю другое: ни один крупный мастер не унижал ни своего героя, даже самого разотрицательного, ни читателя.

— Вы не побоялись сделать героем «Бубнового валета» обычного человека, который, если судить по прессе и телевидению, публике сегодня не интересен. Это не гигант мысли, не гигант секса, не политик, не маньяк. Редкостная фигура — нормальный гражданин без особых примет.

— Когда-то, в молодости, я очень ощущал существовавшую в обществе иерархию, все мы были, как бы точнее выразиться, загнуты. Приходил в Дом литераторов и казалось: они — те, кто сидит в президиумах, издает собрания сочинений, — великие, первые, а мы вроде как самозванцы. Но годы идут, и начинаешь понимать, что никакой такой очереди нет. Есть люди, проживающие свою естественную жизнь. И есть те, кто все время чего-то добывает. Это мои хлопобуды из «Альтиста», члены научно-инициативной группы хлопот о будущем. Вот это их будущее и пришло. Они как раз достаточно повзрослели, чтобы подоспеть к хлебным местам. Хлопобудов было видно всегда, но что удивительно — очень много их оказалось. И начали стрелять, друг друга уничтожать… Мне интересна совсем другая жизнь, где человек осуществляет, так сказать, свое достоинство.