Рамита Наваи - Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране [litres]

Я вернулась в Тегеран через двадцать шесть лет. Я мало знала об истории нашей семьи, но чувствовала потребность приобщиться к своим корням. Кроме того, город казался превосходным местом для начала моей карьеры журналиста.

Идея написать книгу впервые пришла мне летом 2004 года, когда я работала тегеранским корреспондентом The Times . «Эршад», то есть Министерство культуры и исламской ориентации Ирана, отозвало мое корреспондентское удостоверение. Такое иногда случается с журналистами в Тегеране. Обычно о том, что именно вызвало недовольство, не говорят, но на этот раз один особенно дружелюбный чиновник прямо сказал мне: «Госпожа Навай, вы освещали скандально известное дело о нарушении прав человека и написали, что люди смеются над муллами. Знаете, им не нравится, когда говорят о правах человека. Ну, а та шутка насчет муллы…» Тут чиновник засмеялся. Он посоветовал мне успокоиться и подождать несколько месяцев – чтобы они решили, что преподали мне урок. По крайней мере, так мне не будут грозить регулярные секретные допросы в службе разведки, которых я уже начинала страшиться и которые, как заявляло министерство, никогда не проводились.

Я уже знала, чем заняться. До этого я написала статью о спонсируемой благотворительным фондом школе для уличных детей на юге Тегерана. Меня настолько тронули истории этих ребятишек, что захотелось как-то помочь им.

Мне предложили преподавать английский в школе на задворках улицы Насира Хосрова в самом сердце Тегерана. Здесь учились не имевшие документов дети афганцев, цыган и незаконнорожденные дети проституток; никто из них не мог воспользоваться правом на получение образования. Я полюбила афганских детей – самых трудолюбивых из всех, что когда-либо встречала. Они совмещали посещение школы с работой на стройках, на заводах и в магазинах. Одними из самых любимых были уроки, на которые я приводила своего друга Энгуса; я попросила детей составить список вопросов, которые они хотели бы задать ингилиси . Как и следовало ожидать, все они касались его романтической жизни. Энгус довольно отвечал. Он стал настоящей сенсацией.

Примерно в то же время в метадоновой клинике в районе улицы Шуш я познакомилась с одной проституткой. Ее некогда красивое лицо состарилось от наркотиков и болезней, но проникновенные зеленые глаза до сих пор привлекали клиентов. Поскольку я отчасти была иностранкой, но в то же время и жительницей Тегерана, она могла свободно беседовать со мной, не опасаясь осуждения; наши беседы никогда не прослушивались и не цензурировались. Она водила меня по своим «рабочим местам» – грязным переулкам и усеянным шприцами паркам – и знакомила с сутенерами и торговцами наркотиками, хозяйками публичных домов и девочками по вызову. Иногда ей было трудно разговаривать – она имела серьезные проблемы с героиновой зависимостью и только что выяснила, что у нее ВИЧ.

Я словно жила в двух разных мирах. Я возвращалась домой на север Тегерана и рассказывала друзьям – самым настоящим тегеранцам, родившимся и выросшим здесь, – о жизни на юге города, всего лишь в нескольких милях от их домов. Они слушали, раскрыв рты от изумления, как будто речь шла о какой-то другой стране. А вместе с тем жителей этих миров объединяла одна длинная улица – Вали-Аср.

Чем больше времени я проводила среди людей вроде тех, о которых рассказано на этих страницах, тем лучше понимала, что всех нас объединяет не только одна улица. Все мы испытывали разочарования и сталкивались с ограничениями, какие накладывала на жизнь Исламская республика. Независимо от социального положения, богатства или профессии все мы должны были скрывать ту или иную правду о себе.

Когда в 2005 году президентом выбрали Ахмадинежада, он назначил нового министра «Эршада» – Мохаммеда-Хусейна Сафара Харанди. Его дядя был одним из тех парней, что убили двоюродного брата моего деда, Хасана Али Мансура.

Я не перестала посещать южный Тегеран, даже после того как восстановили мое журналистское удостоверение. С годами все больше людей делились со мной своими тайнами, и я все лучше узнавала темные уголки Тегерана. Из рассказанных историй складывалась иная картина, отличная от той, что предлагалась новостными каналами со всеми их сложными политическими интригами. Надеюсь, эти истории позволят вам увидеть правдивый портрет города, который я люблю. Города лжи.

азан– призыв к молитве.

арак саги– самогон, обычно производимый из изюма. Название – игра слов, так как «арак» значит не только спиртной напиток, но и «пот», а «саги» значит «собачий», так что получается «собачий пот».

Ашура– день траура в память мученической смерти имама Хусейна.

аятолла– буквально «знамение Аллаха» – высшее звание шиитских богословов. Обычно для того, чтобы стать аятоллой, богослов должен иметь последователей и коллеги должны признать его авторитет в религиозных, этических, философских и юридических вопросах. В суннитском исламе такого звания нет. Следующий после него менее значимый титул – « худжат аль-ислам ».

ба-ба– «ням-ням».

«Басидж»– полувоенная добровольческая организация.

басиджи– член «Басидж».

дампаи– шлепанцы, обычно пластиковые.

джаванмарди– кодекс поведения, в основе которого лежит благородство, великодушие и альтруизм.

дженде– проститутка.

джун/джан– «дорогая/дорогой», также используется как выражение вежливости при имени.

Каджары– правящая династия в Иране с 1796 по 1925 год.

манто– верхняя одежда вроде пальто, которую следует носить поверх других одежд, чтобы скрыть очертания женского тела.

МЕК– организация «Моджахедин-э Халк» (среди других обозначений – МКО и «Народные моджахеды Ирана»). Крупнейшая оппозиционная сила, основная цель которой – свержение Исламской республики. Была образована в 1963 году на основе марксистской и исламской идеологий. МЕК сыграла значительную роль в исламской революции, но аятолла Хомейни стал жестоко ее преследовать. Штаб-квартира находится в Париже под флагом Национального совета сопротивления в Иране.