Дервиш Сушич - Я, Данила

— Нет.

Ни одно из моих предположений не сработало.

Направляясь к джипу, я пустился в размышления о кожаных пальто.

Потомство, одетое в нейлон, перлон, грилон и шерсть, которую будут стричь на лугах и прясть из воздуха, должно знать, что некогда означало кожаное пальто.

Если пальто застегнуто на все пуговицы да еще перетянуто ремнем, из-под него выглядывают сапоги, а зад раздут пистолетом, это значит: «Берегись! Я важный государственный деятель, у меня нет ни желания, ни времени цацкаться с вами, а мрак в моих глазах — это усталость от беззаветного служения родине и народу и тайный груз, предназначенный не для простых смертных».

Если кожанка расстегнута и полы ее волочатся по земле, это наверняка трудяга, что из последних сил тянет какой-нибудь тяжеленный хозяйственный воз, или прикидывается таким.

Если кожанка небрежно наброшена на плечи, то тут возможны два варианта:

1) Если она на плечах крестьянина, значит, кто-то в последний военный год сковырнулся от крестьянского обреза, по собственной инициативе пущенного в дело.

2) Если она на плечах прилично одетого товарища, который держит руки за спиной, это наверняка кто-нибудь из кабинетных руководителей, что ходят пешком только от дома до своего кабинета, а новое пальто берегут на случай съездов, союзных конференций и областных совещаний.

Если надраенная до блеска кожанка на молодом человеке, а дополняют ее шарф, галстук и новые кожаные перчатки, то можете не сомневаться, перед вами сын руководителя, ибо товарищу папе кожанка стала тесна.

Если она на женщине, тогда приходится собственные взгляды на женский вопрос держать при себе, ибо носят их, как правило, боевые представительницы АФЖ [5] АФЖ — Антифашистский Фронт Женщин. .

Однако лабудовацкие гости не подпадали ни под одну из этих категорий. Они сильно смахивали на аппаратчиков, которые кожанки берут напрокат в городе, чтоб придать себе весу на селе. А поскольку вообще еще не наступило время ходить в пальто, я сделал вывод, что кожанки для всей троицы — своего рода компенсация за пробелы в их боевой биографии на ее ранних этапах.

Мы поздоровались, пожав друг другу руки и пробормотав ошметки своих фамилий. Они протянули мне письмо, и я сразу почувствовал, что они рассчитывают на него как на психологическую атаку. Республиканский министр рекомендовал их самым уважительным и дружеским тоном. Просил оказать содействие в закупке ореховых пней. Внизу секретарь уездного комитета написал красным карандашом резолюцию: «Нос! Выполнить! Семь!» Я мигом расшифровал: «Кровь из носу, а все выполнить самое большее за семь дней!» На эту любезность секретаря мне оставалось ответить лишь добровольным согласием.

Пока мы наперебой пропускали один другого к пивной, во мне вспыхивали неоновые слова великой идеи. Я не сразу охватил ее целиком, но уже догадывался… От догадки до прозрения один шаг, если, конечно, человек не привык привязывать лошадь там, где ему укажет ага. А я безлошадный, да и возле аги не кручусь, норовя первым поцеловать ему полу и руку и восхититься его мудрым советом, где следует привязать лошадь. Идея быстро расцвела пышным цветом, от которого запахло большими деньгами. Не успели еще гости посвятить меня в свои планы, как я уже имел собственные, естественно тут же решительно оттеснившие все прочие.

Главное, не терять ни минуты — развитие торгового дела не может ждать.

Я повел их в пивную, которую мы переименовали: «Столовая рабочих и служащих. Вперед, товарищи!» Так гласила вывеска, и так было выбито на печати. Официант, услышав скрип тормозов, выглянул в окошко и бросился переодеваться. Ясно, что гости, по старому доброму обычаю, прежде всего зайдут к нему. Когда мы вошли, он прямо за стойкой, скинув гунь, облачался в белую куртку. На мой подмиг он извлек откуда-то чистые стопки и двухлитровую бутыль. Постелил новую скатерть, которую я предназначил только для депутатов и гостей из обкома, если те ненароком пожалуют. В окошечко из кухни выскользнули четыре тарелки с превосходной жареной бараниной под соусом. Мы получили даже зубочистки, солонку и перечницу. Прохвост официант, видать, решил, что перед ним члены правительства или ЦК!

Поначалу гости держались скованно, но увидев, что все идет как по маслу, быстро пришли в хорошее настроение. Я потчевал их ракией и мясом, пичкал посулами устроить все как нельзя лучше, уверял, что они прекрасно проведут у нас время, пусть, мол, ни о чем не беспокоятся, пни через денек-другой будут сложены у шоссе. Сейчас мы посидим, сколько пожелают дорогие гости, а потом я устрою их у лучших хозяев.

Потекли разговоры, наполняя все затоны и рукава пенистым журчанием правды и фантазии. А я тем временем изучал гостей.

Когда каждый из нас ликвидировал по меньшей мере десяток бункеров и где из пулемета, где штыком уложил сотню вражеских солдат, у меня составилось окончательное суждение о приезжих.

Самый старший.

Весь из вычерченных по линейке прямоугольников. Чиновник до мозга костей. Лет сорок с лишком пустого бумагомарания. Машина по переработке пыли в песок. Олицетворение здравого смысла, начавшего притупляться с первым декретом. Австрия научила его, как и всех своих чиновников, держаться гордо и надменно. Таким он был и дома, и на службе. Это помогало ему пускать пыль в глаза, выдавать медь за золото, нерасторопность за основательность, молчание за глубокомыслие, мрачность за серьезность. И все же его отличительная черта — пустоголовость, и я не дал бы и одного коновода из своего отряда за сотню таких вот надутых болванов. Поскорей бы спровадить их на пенсию! Не то они и наше руководство заразят бездушием, если уже не заразили.

Я преподнес ему две-три байки об орудующей и днем и ночью в здешних местах банде, которая особо охотится за джипами: знают, черти, что в них ездят чины да шишки. Я усердно нагонял на него страху, рассчитывая, что, если он и заметит подвох в этой купле-продаже, он посмотрит на это сквозь пальцы и улепетнет домой. Надменные служаки, как правило, трусоваты.

Второй!

Второй — барабан, затянутый кожанкой, с нездоровой одутловатостью на лице и шее, но при этом бойкий, быстрый, за словом в карман не лезет, словно вырос за прилавком. Партизан со второй половины сорок четвертого. До последнего дня проходил в интендантах. Репутация расторопного хозяйственника помогла ему втереться в министерство. Перед революцией ничем не провинился. Но и революции, в свою очередь, не позволил провиниться перед ним, начиная с еды и квартиры и кончая маркой машины, на которой разъезжает по стране. Он жаловался на простуду, тем самым давая мне понять, чтоб дом ему отвели получше. Но я все равно шепну хозяину, пусть приоткроет окошко над его головой. Авось насморк помешает ему заметить то, что мне понадобится!