Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

— Сама ты влюблена! — вспыхнула Наташа. — Надо сначала жизнь чистой сделать, а потом уж любить.

Из коридора донесся стук двери, в комнату заглянул Василий Гаврилович. Наташа вскочила, с нетерпением глядя на него.

— О чем шумите? — весело спросил отец.

— Рассказывай иди. Не томи душу, — попросила Зинаида Дмитриевна. — Как там?

— В порядке! — отвечал Василий Гаврилович, раздеваясь.

— Ты что, извинился?! — возмущенно вскрикнула Наташа.

— А почему я должен извиняться? — Василий Гаврилович вошел в комнату, пожал руку Ивану, подмигнул Гале. — Ты же нахулиганила!

— Что ты там сказал? — нетерпеливо спросила Зинаида Дмитриевна.

— Я ничего не говорил, я спрашивал… Я спросил у директора, как она считает, можно ли на зарплату продавца купить сережки за тысячу рублей?

— А она? — чуть ли не хором воскликнули все.

— Мало ли, что я считаю, говорит. Если каждый каждому будет в глаза говорить то, что о нем думает… А я спрашиваю: как же вы с такими взглядами учите детей быть честными, принципиальными? Теперь, я говорю ей, я понимаю, почему вокруг нас столько лицемеров, беспринципных, бесчестных, безнравственных людей. Вы их воспитываете… И не будет моя дочь извиняться перед ворами, не будет топтать правду, потому что я хочу, чтобы моя дочь выросла честной, принципиальной!..

— Ох, не видать теперь Наташе золотой медали!.. — горестно воскликнула Зинаида Дмитриевна.

А Наташа подскочила к отцу, обхватила его за шею обеими руками, чмокнула в щеку и уселась на диван рядом. А отец продолжал:

— Потому что я верю, что недолго безнравственность торжествовать будет, недолго будет терпеть безобразия народ, развращения всего и вся… Читали вчерашнюю «Комсомолку»? — обратился вдруг Василий Гаврилович к Гале и Ивану.

— Это статью «Любовь без любви?»? — спросил Иван.

— Да!

— Я читала! — Глаза у Наташи снова заблестели.

— О чем там? — спросила Галя.

— О половой жизни таких вот, как она, — указал Василий Гаврилович на Наташу.

— О Господи! — воскликнула Зинаида Дмитриевна. — О чем только не пишут.

— Писать надо! Надо писать! — энергично повернулся к ней Василий Гаврилович. — Но только не так. Ни в коем случае не так. Не созрел еще для такой темы корреспондент!.. — Василий Гаврилович повернулся к Гале и пояснил ей: — В статье о девчонках-девятиклассницах, которые от нечего делать стали с ребятами жить. Сегодня с этим, завтра с третьим, у них кружок такой образовался! Разврат формой времяпрепровождения от скуки избрали… И корреспондент оказался робким, беспомощным перед развратом, не нашел слов, чтобы показать лицо мерзости, грязи, ничтожества, бездуховности! Одни не знают, где время найти, чтобы успеть задуманное исполнить, сутки растянуть стараются, а этим время некуда деть…

Егоркина снова охватило возмущение, такое же, какое было, когда он читал статью. Вместе с тем он радовался, что не только у него было это возмущение. Но и люди пожившие, как тесть его, также возмущены. И только Василий Гаврилович приостановился, как Иван подхватил с нетерпением и страстью:

— Самое главное, что в статье разврат показан привлекательным, и этим, вольно или невольно, разврат проповедуется. Там страшные слова есть: почему можно в восемнадцать с мальчиками баловаться, а в шестнадцать нельзя? Нельзя! И после восемнадцати нельзя! Разврат и после восемнадцати разврат. А статьей разврат после восемнадцати узаконивается в сердцах школьников…

— Верно! — снова подхватил Василий Гаврилович. — Журналисты не должны быть инфантильными, должны четко понимать, где добро, где зло! Каждый журналист должен чувствовать личную ответственность за состояние нравственности своего народа!

— Лучше, если мы все будем чувствовать эту ответственность! — вмешалась Наташа.

Иван улыбнулся ей одобрительно.

— Думал он об ответственности, корреспондент ваш, — усмехнулась Зинаида Дмитриевна. — Он черкнул, денежки получил, а там и травушка не расти. Все мы люди, все мы человеки!

— Не нужно допускать к печати людей-человеков! — яростно возразил Василий Гаврилович. — Только личностей, одних личностей!

— Откуда им, личностям, взяться! — сказала Галя. Наташа переводила горящие глаза с одного на другого. — Сам только видел, как в школе с юных лет пресмыкаться перед ничтожествами заставляют! Газеты кричали в свое время: джинсы, джинсы, не гоняйтесь за джинсами! А те, кто эти статейки кропал, все в джинсах бегали. Верят-то не словам, делам. Прежде, чем призывать, нужно самому делать то, к чему призываешь… Или сейчас кричат: вещизм, вещизм. Обыватели жизнь на беготню за вещами убивают… Нет, погонять тех, кто не выпускает эти самые вещи, дефицит создает. Если в магазине будут нужные вещи, то вещизма не будет. Пришел, купил да дома поставил или повесил, и никакого культа вещей. Иди да покупай. Слепые, как котята! Кричат о следствии, а причину не видят.

— Да, да! — вздохнул Василий Гаврилович. — Сейчас пропаганда существует сама по себе, а жизнь сама по себе… Не соприкасаются нигде… Что творится? Куда катимся!.. Был я весной в Ленинграде, попал на спектакль «Роман и Юлька» по повести какой-то. Там просто открытый призыв школьников к разврату, оправдание его. Из него и вышла «Любовь без любви?». Если бы я сам четырнадцатилетним посмотрел, все оковы с меня были бы сняты! Понял бы, что разврат — это хорошее дело, и погнал бы девок шерстить! Слава Богу, тогда понимали, где добро, где зло!.. И кому это нужно? Зачем?

— Борьба идеологическая! Совратить нужно молодежь!.. — сказал Егоркин. — Занявшийся развратом уже ни к чему не способен… Все творческие силы, энергия уходят в песок, разлагаются…

— Идейная борьба с Западом, это понятно! — Василий Гаврилович говорил теперь задумчиво. — А это же у нас!

— И у нас, видно, много заинтересованных в разложении общества… — проговорил Егоркин.

— Не то! — воскликнула Наташа. — Не верно! Читайте Маркса! Ленина! У них уже все это написано!.. Плевать хотели те, кто ставил этот спектакль, на общество: на становление его, на разложение. Правда, я не смотрела тот спектакль, не знаю, так ли, как папа говорит, но если так, то постановщиков интересовали только деньги, одни деньги! Они знают, что эта тема нас, молодых, интересовала и всегда интересовать будет, во все века! Значит, спектакль будет пользоваться популярностью долгие годы. Тем более в нем не мораль читают, а говорят, что это не запретно, а хорошо. А мы всегда готовы поддержать такое и побежим смотреть сами и друзьям посоветуем… Значит, постановщикам будут капать денежки… Деньги, чистоган всему причиной… Большинство творческих работников продались денежному мешку, а тех, у кого душа болит за состояние общества, третируют демагогией, не допускают к печати, не дают говорить правду, сразу обвиняют в очернении нашей страны…