Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

Я пристроил удобно прут за пазухой, и мы двинулись к метро, разговаривая по дороге.

— Мы не одни получили такое задание. Там будет много наших, но мы не знаем друг друга… Ох и повеселимся! Рядом с Руцким тоже полно наших. Подскажут ему, что вякнуть, когда у него голова закружится… А в воинских частях у телефонов наши сидят. Как только мы прорвемся к Белому дому, ему подскажут, что звонить нужно в Таманскую дивизию, военных вызывать. Оттуда ответят: слушаемся, поднимаем часть по тревоге! Ждите! Он уши развесит… Ох и потешимся!.. Только ты не горячись, под пули не лезь. Главное, народ завести!

— Разве стрелять будут? — удивился я.

— Будут, еще как будут.

— По народу? Кто же выстрелит?

— Объявят, что не народ идет, а бандформирования. По ним и будут стрелять. Тем более, они первые начнут, первыми из толпы выстрелят.

— А если не выстрелят, тогда как?

— Выстрелят, непременно выстрелят, есть кому стрелять, — засмеялся Никитин.

Я понял, что стрелять будет кто-то из наших. Я не стал расспрашивать, где и когда начнут расстреливать народ. Скажет потом. Если прорыв к Белому дому всего лишь первый этап, значит, будет и второй, и третий, а может и четвертый.

На Калужской площади уже собралась толпа, тысячи две-три. Кто-то уже выступал, возвышался над толпой, кричал в мегафон. Долетали отдельные слова.

— Рановато приехали, — оглядел Никитин толпу. — Пошли пивка дернем. Тут неподалеку забегаловка есть.

В пиво мы добавили водки, и разогретые, веселые, двинулись на площадь. Толпа разрослась, гудела. Мы пробрались ближе к Крымскому мосту. Отсюда нам нужно было вести народ к Белому дому. Слушали выступавших только некоторые, вытягивали шеи, остальные переговаривались между собой. То, что говорили ораторы, было известно всем.

— Хватит выступать! — заорал Никитин в сторону трибуны. — Надо действовать! Надо идти к Белому дому!

— Правильно! — подхватил кто-то из толпы, возможно из наших.

Я поддержал, заорал, что было сил:

— К Белому дому!

Я начал скандировать, выбрасывать кулак вверх.

— К Бе-лому дому! К Бе-лому дому.

Никитин подхватил, тоже стал выбрасывать кулак вверх. Еще несколько человек подхватило наш клич. Никитин подскочил к какому-то мужичку с красным флагом, выхватил его и стал размахивать, неистово раздирая глотку:

— К Бе-лому дому! К Бе-лому дому!

Толпа заряжалась, подхватывала, и вот уже полплощади ревело:

— К Бе-лому дому!

Что говорил оратор не было слышно.

Никитин развернулся и, продолжая орать и размахивать флагом, тронулся сквозь толпу к Крымскому мосту по направлению к Белому дому.

— Пошли!!! — заорал я, взмахнул рукой, как комиссар Максим в известном фильме, позвал за собой и двинулся вслед за Никитиным.

Нас поддержали, за нами пошли. Я оглянулся, увидел огромную массу лиц колышущуюся следом. Но не все оторвались от трибуны, многие пока слушали оратора. Что он там говорит? Ему с трибуны хорошо видно, что часть толпы направилась к Белому дому.

— Идут? — весело глянул на меня Никитин, по-прежнему размахивая флагом над головой.

— Не все.

— Догонят, — уверенно сказал Никитин и засмеялся. — Теперь я понимаю Ленина и Анпилова! Какой восторг в душе, когда толпа слушает тебя, повинуется и идет за тобой… — И добавил быстро другим тоном. — Следи, как только все двинутся, надо нам стушеваться в толпу. Вишь, камеры работают. Не надо, чтоб мелькали в кадрах наши лица. Не лезь под камеру…

Я тоже чувствовал восторг, забыл с какой целью мы ведем толпу. На Крымском мосту снова оглянулся. Сплошное месиво голов колыхалось следом за нами по Садовому кольцу.

— Все идут, — сказал я Никитину.

Он оглянулся, и вдруг сунул флаг в руки идущему следом парню с горящими глазами. Тот радостно схвати древко, а Никитин приостановился, начал хлопать себе по карманам, будто искал что-то, возможно сигареты. Я тоже приотстал. Нас обгоняли. Где-то неподалеку запели «Вихри враждебные». Никитин засунул руку глубоко за пазуху и сказал, улыбаясь:

— Все о’кей! Потопали.

Шли мы теперь в густой толпе, которая колыхалась, переговаривалась, пела. У всех были возбужденные, решительные, счастливые лица, уверенные в своей правоте, силе. «Поставь пару водометов на пути, начни поливать! — подумал я. — Куда решительность денется? Как зайцы разбегуться!» Показалась Смоленская площадь, ровная цепь солдат поперек пустынной улицы. На тротуарах под деревьями жались корреспонденты с кинокамерами и фотоаппаратами. Метров за сто от цепи солдат, спрятавшихся за щитами, толпа притихла, гудела приглушенно, замедлила шаги.

— Женщины и старики — назад! Молодежь — в первые ряды! — зычно скомандовал кто-то.

Мы с Никитиным совсем в первые ряды не лезли. Держались за спинами. Сближение продолжалось. «Вот так и я торчал все эти дни! — подумал я, разглядывая приближающиеся растерянные юные лица солдат за щитами. — Бросили дурачков на произвол судьбы!» Метров за пятнадцать до цепи, зычный голос снова гаркнул:

— Камнями — огонь!

Полетели камни в солдатскую цепь. Жалко стало бедных новобранцев, присевших, спрятавшихся за щиты, по которым лязгали, барабанили камни.

— Вперед!

Мы кинулись на щиты, которые вдруг организованно расступились, не рассыпались, а дружно, плотным строем сдвинулись к тротуару, пропуская толпу, которая с восторженным криком победителей потекла по улице к Белому дому. Я думал, что нас попытаются остановить на подступах к парламенту, но и там солдаты быстро сдвинулись и строем, прикрываясь с боков щитами, отступили к американскому посольству. Их не трогали, на них не обращали внимания. Толпа радостно ревела, заполняя площадь перед Белым домом. На балконе один за другим появлялись депутаты, что-то пытались говорить, но в радостном реве не было ничего слышно. Тут и там в толпе раздавались возгласы: Победа! Победа! Появился Руцкой, толпа еще радостней, еще яростней заревела, взметнулись тысячи рук: — Победа! Победа!

Я поддался общему настроению и тоже готов был восторженно славить победу, но Никитин толкнул меня и сказал на ухо:

— Готовься! Начинается второй этап… Пробираемся ближе к мэрии. Будем штурмовать!

Мэрия, бывшее здание Совета экономической взаимопомощи, высилась неподалеку в наступающих сумерках как громадная раскрытая книга.

— Ты что, — поразился я. — Ее же взять нельзя! Она нашпигована спецназом. Они завалят трупами.

— Не бойся, возьмем. Они в курсе… Только выше пятого этажа не суйся. Понял?

Толпа начала умолкать, готовясь слушать Руцкого, который на балконе поднял обе руки вверх, одновременно и приветствуя, и успокаивая народ. И вдруг в почти наступившей тишине простучала автоматная очередь. Люди со стороны мэрии шарахнулись на площадь, сжимая толпу. И те, что были на балконе, и мы — на площади, повернулись разом в сторону мэрии, туда, откуда раздалась автоматная очередь, и сразу все затихло.