Кэтрин Хайд - Ветряные мельницы надежды

Только теперь я понял, в какое попал нелепое положение. Говорить не мог — задыхался от кросса по улицам. Одежда на мне мятая, я же в ней столько часов в кровати провалялся. Зубы после сна не почистил, волосы торчком… Короче, чучело настоящее.

Я глянул на нее, попытался улыбнуться. Она ответила улыбкой, и внутри у меня снова все так и растаяло. Только на этот раз не на кипяток было похоже, а на расплавленную лаву.

— Простите. — Не уверен, что она меня поняла — я все еще не отошел от бега. — Я случайно заснул…

И поперхнулся от ужаса. Какого черта я делаю?! Можно подумать, у нас свидание или типа того.

А с другой стороны, так оно и было. И мы оба это понимали. Но говорить-то об этом, наверное, не положено — откуда мне знать?

Она все смотрела на меня и смотрела. Даже неловко стало, хотя она смотрела вовсе не как на чучело. Я снова запустил пальцы в волосы, чтобы пригладить. Или хоть с лица убрать. Пустой номер, конечно.

— Вид у меня… будто в аварию попал, да? — Я говорил и удивлялся — тому, что говорю с ней, и тому, как это у меня запросто выходит.

— Нет, — сказала она. — Ты хорошо выглядишь. — Она подняла руку, потрогала мои волосы и одним движением длинных пальцев убрала их со лба. Я замер. Не мог пошевелиться. Кажется, и дышать перестал. — Очень хорошо выглядишь.

Она опустила руку. Мы долго сидели молча, будто оглушенные. Во всяком случае, я точно был оглушен. Я смотрел в пол, а на самом деле разглядывал ее ладони. Красивой формы, не слишком маленькие, с длинными пальцами. И на вид сильные. У нее и руки очень красивые — та часть их, которую не скрывали длинные подвернутые рукава. Она всегда в рубашке с длинными рукавами, несмотря на жару. Хотя почему — всегда? Я и видел-то ее всего три раза. Но одежды на ней и вправду все эти три раза было не по погоде многовато.

Поезд тронулся с места. Я повернул голову и спросил:

— Что у вас с лицом?

Она закрыла мне рот, приложив палец к моим губам. Но очень мягко.

— Не будем сегодня говорить. — Потом сняла шляпу и опустила голову на мое плечо.

А что делать мне? Глупо ведь просто сидеть, сложив руки на коленях, верно? Обнять ее? Я не знал, можно ли это сделать, хотя мне сильно хотелось — ей, похоже, нужна была поддержка.

Через минуту-другую она взяла мою руку, положила себе на плечо, поднырнула под нее и прижалась щекой к моей груди. Если честно, я просто онемел, до того она меня потрясла. Ее шляпа лежала у нас на коленях — на ее левом, на моем правом. Я почувствовал, что ее плечи затряслись, и решил, что она смеется. Но тут она всхлипнула. И я все понял.

Не скажу, что я за многое благодарен своему отцу. Однако за одно я ему точно благодарен: он научил меня всегда иметь при себе носовой платок. Настоящий, матерчатый. Джентльмену полагается иметь носовой платок. Так отец говорит. У меня в заднем кармане джинсов всегда лежит носовой платок, который я ей и протянул. Лица ее я не видел, но платок она взяла.

— Какой ты милый. — Голос у нее чудесный, нежный.

Уже вторая женщина за последние несколько дней назвала меня милым. Может, я правда милый?

— Оставьте себе, — предложил я. Было бы здорово знать, что у нее есть что-то из моих вещей.

Поезд доехал до конца линии, отправился назад. Она ни слова не произносила. Только всхлипывала изредка и промокала лицо платком. А заговорила, когда снова оказались на «Юнион-сквер»:

— Я даже твоего имени не знаю.

— Себастьян.

— А покороче? Как тебя другие зовут?

«Кто — другие?» — подумал я.

— Вообще-то уменьшительного имени у меня нет.

Помолчав, она кивнула:

— А должно быть.

— Ладно. И где его взять?

— Я придумаю. Только время надо. Скажу в следующий раз, когда увидимся. — Двери открылись. — Послезавтра, да? Внизу, у лестницы. — Она указала в конец платформы. — Чтобы уж точно не разминуться в поездах.

«А почему не завтра?» — чуть не выпалил я. Но разве я мог такое спросить?

— Мне пора. — Она поднялась и вышла. На этот раз не оглядываясь. Шагала к лестнице, отвернув лицо, будто не хотела, чтобы я видел, как она плачет.

Я на миг замер, а потом кинулся вслед. Выскочил из вагона, побежал по платформе.

— Подождите! Вы не сказали, как вас зовут.

— Мария, — ответила она, но так и не повернулась.

Я стоял и смотрел, как она поднимается по лестнице. Потом стоял и смотрел в одну точку, туда, где видел ее в последний момент. Долго смотрел. Вы не поверите, как долго.

А потом сам поднялся по лестнице и поплелся домой. Медленно проходя квартал за кварталом. Ни о чем не думая. Просто передвигая ноги, вдыхая прохладный воздух и мысленно повторяя ее имя. Мария.

Я видела сон, за который мне стыдно.

По-вашему, это правильно? Стыдиться того, что видел во сне, — правильно?

Одна моя частичка считает, что стыдиться нечего. Сны-то, в конце концов, не заказываешь. Нельзя нарочно увидеть этот сон, а не другой.

А с другой стороны, во сне я могу увидеть только то, что изначально было в моих мыслях. Так сказал бы Карл, я знаю. Если бы я по глупости рассказала ему свой сон. Только я этого ни за что не сделаю. Никогда в жизни.

Мне снилось, что я живу с Себастьяном. Тем парнем из подземки. Дети с нами, и Себастьян им вроде как отец. И все мы вместе — семья.

А когда я проснулась, мне стало стыдно. Потому что у меня уже есть семья. Дети и Карл — моя семья.

Если подумать, такой сон даже хуже, чем если бы мне приснилось, что я занимаюсь с Себастьяном сексом. Ведь секс — это всего лишь секс. Одна из сторон совместной жизни. А семья — это все. Так что прошлой ночью, во сне, я по-настоящему предала Карла.

Мало того. Это не только предательство, но еще и большая глупость. В смысле — ну как парнишка из подземки может быть отцом? Ему лет девятнадцать, то есть он всего-то на двенадцать лет старше Си Джея. А в двенадцать лет отцами не становятся.

Чья бы корова мычала, скажете? Верно — я ведь сама всего на пятнадцать лет старше Си Джея. Однако разница получается громадная, поскольку можно заиметь ребенка в пятнадцать лет, но не в двенадцать. Наверное. Я, во всяком случае, о двенадцатилетних родителях никогда не слышала.

А кроме того, я и Си Джея предала, потому что Карл — его отец; Си Джей его обожает и боготворит, и Карл сына тоже. Нельзя же эдак исподтишка подменить ребенку папу и надеяться, что дело выгорит. Отец может быть только один, нравится он тебе или нет. И у Си Джея отец уже есть.

Поверить не могу, что сегодня ночью придется сидеть дома.

Когда , хотелось бы знать, поездки в подземке с этим парнем стали для меня самым важным в жизни? Не должно так быть, неправильно это. Интересно, а у других людей так бывает? Или я одна такая?

Сегодня, перед самым уходом Карла на работу, я сказала ему: