Наталья Потёмина - Сеть Сирано

Что касаемо Оленьки, то тут, конечно, не обошлось без комплекса сиротства. Все-таки, то обстоятельство, что она не знала своего отца, не могло ни сказаться на формировании ее психики. Однополое воспитание еще никому не пошло на пользу. И тут возможны два варианта.

В первом случае мать, натерпевшись от какого-нибудь подонка, сама культивирует в дочери лютую ненависть ко всему мужскому человечеству, тем самым формируя в своей кровиночке отнюдь не женские качества. Вырастает такая пацанка, оторва редкая, перманентная муженетерпивица с легкими уклоном к нетрадиционным половым оправлениям.

Во втором случае девочка сама считает себя виноватой в том, что у нее нет отца. И тогда вся ее жизнь посвящается служению любому идолу в штанах во искупление своей детской вины, мнимость которой столь очевидна, что даже не требует доказательств. И это понятно кому угодно, кроме самой виновницы торжества. В каждом попадающимся на ее пути мужчине, юная особа видит своего несчастного папулю, недолюбленного ею в детстве по причине его уважительного отсутствия.

До всего этого тетка не самостоятельно дошла. Она была заботливой матерью и поэтому литературу умную почитывала. И поняла, что и по ней самой от души прошелся раскаленный утюг истеричной материнской любви, и она тоже, ввиду отсутствия второго родителя, загнулась в какую-то не совсем правильную сторону. А ее незабвенная Оленька пострадала вдвойне. Ведь ей и мать, между нами девочками, досталась неродная. Ну, теперь уже какая есть. Поздно кулаками махать, когда почти четверть века вместе.

Тетка ей: «Олюшка», а Оленька тетке: «Мамуленька». А тетка ей: «Олюшка». А та ей: «Мамуленька». Ничего не скажешь — высокие отношения, и кровь здесь совершенно не при чем. Тем более, что тетке каким-то совершенно невероятным образом удалось сокрыть от дочери, что она ей по крови не родная. В таких интересных случаях всегда найдется добрая душа, которая прижмет ребенка где-нибудь в темном подъезде и поведает. Но вокруг были сплошь равнодушные люди, а может быть просто порядочные.

И Чмух, и Чигавонина, разумеется, были в курсе, но те только под пытками могли выдать. Ну еще соседи по коммуналке. Они тоже, естественно, знали, но по причине их быстрой смены им не удалось распространить эту новость в масштабах всего подъезда. Остальные любознательные сами выпали из поля зрения, так что хранить тайну было не от кого. А раскрывать ее за давностью лет вообще не представляло никакого интереса. Кому от этого станет лучше? Понятно, что больше вреда, чем пользы.

Вот так они и жили бы, не тужили, если бы ни эта сволочная любовь. Что стало последней каплей переполнившей чашу теткиного терпения? Так сразу и не припомнишь. Хотя, нет, был один подслушанный разговор, после которого тетка долго не могла прийти в себя. Все в ней перевернулось и загрохотало. Как это так! Мало того, что он использует ее девочку не по назначению, так еще ее глупая пташечка не испытывает, судя по всему, той взаимности, на которую она имеет полное право рассчитывать, став невинной жертвой престарелого эротомана.

Надо заметить, что престарелый эротоман был теткин ровесник. От постоянного обмусоливания именно этого факта на душе у тетки становилось еще гадливее. Этот ловко ползучий гад в свои неполные пятьдесят все еще женихается, а тетка, находившаяся в аналогичном возрасте, если и сможет назваться невестой, то только в том случае, если в монастырь уйдет.

И она даже подумывала об этом. Может быть не сразу, и даже не навсегда, а как-нибудь так, пробно. На выходные дни. На праздники. Вот только тетка не знала, как это можно было практически осуществить.

А как было бы хорошо, освободится, наконец, от всей мирской суеты и заботиться только о своем собственном спасении. И ей даже советовали. Намедни. Одна продавщица. Вам, типа, женщина, о душе уже пора позаботиться. А не о стильном прикиде. А всех-то дел? Юбку тетка решила купить. Нужного размера, естественно, не нашлось. На ком еще вяло оторваться, как не на продавщице? Вот и получила по сусалам: о душе, тетка, думай, о душе!

А она о ней и печется. Только не о своей, а об Оленькиной. На чужом горе счастья не построишь, а грех на душу примешь. Хотя, это как посмотреть. Кто в этом бермудском треугольнике больше всех страдает? Конечно, Оленька! Значит, не она, а жена этого подонка строит свое счастье на ее, Оленькиной беде.

Вот, предположим, блудный муж возвращается в семью, из которой он, кстати, никуда и не уходил. Какой расклад мы имеем? Оленьке — плохо, мужу — невесело, жене, опять-таки, не позавидуешь. Короче, трое мертвецов и бутылка рома. А если, подлец уходит к Оленьке, то считай, двое уже гарантировано счастливы. А два к одному, куда лучше, чем трое в лодке, не считая штормового предупреждения.

Если б, конечно, не дети.

Но и тут тетка интересовалась. Со знающими специалистами беседовала. И они ей хором поведали, что все не так просто, как видится на первый взгляд. Если мужчина не уходит из семьи, прикрываясь тем, что у него есть несовершеннолетние чада, значит, дело, на самом деле, не в них. Дети еще ни одного мужика не привязывали. Приспичит и свалит как миленький. Ни разу не оглянется. Тут что-то другое, более сложное. Более крепкое и неразрывное. Что-то такое, чему мужик и сам не может найти определения. Вроде и обрыдла сука, и смотреть тошно, и так достала, что убить готов. Убить-то он готов, а вот бросить — не в состоянии.

Так и живут. И, как правило, долго. До глубокой старости и до полного и безоговорочного истребления. Друг друга. Одна сатана, короче. И один из самых крепких и нерасторжимых браков. Неисповедимые пути. Мистика, блин. Неразбериха.

Но нам-то эти трудности на что? У нас своих девать некуда. Разорвать бы этот гордиев узел и на покой. В тишину, в благолепие. Так ведь нет! Все еще только начинается. Основное сражение впереди. Чу! Горнисты продирают горла, чтоб загорнить тревогу поутру. У, ты, как сформулировано! Чистой воды скороговорка. Горнисты продирают горла, чтоб Клару с Карлом на дворе, где трава, дрова и Грека раком.

Но это все так, лирические отступления. А на самом деле, была ночь. Бессонница и приставучие думы. Тетка долго мучилась и не выдержала. Пошла на кухню снотворное принять, а стала случайным свидетелем телефонного разговора.

Видимо Оленьке тоже не спалось. Тонкая полоска света пробивалась из-под двери, и откуда-то издалека слышалась музыка. Тетка хотела, было войти, но не успела. Музыка оборвалась, и Оленька громко и раздраженно сказала кому-то: «Ты ничего не понимаешь!»

Так как в комнате кроме Оленьки никого быть не могло, нетрудно было догадаться, что она разговаривает по телефону.

— Ничего ты не понимаешь, Ирка! — настаивала Оленька.